Пётр Полевой - Братья-соперники

Пробовал неоднократно и сам Федор Леонтьевич собирать у себя выборных людей из различных полков и всяких начальных стрелецких людей и говорил с ними о том, что «следовало бы подать челобитную государям – просить их, чтобы и на великую государыню Софью Алексеевну положить царский венец». Но и выборные, и начальники стрелецкие отвечали ему на этот вопрос глубочайшим молчанием.

– Что же вы мне ничего не скажете! – с некоторою тревогою допрашивал Шакловитый.

– Да как тебе сказать, Федор Леонтьевич? – вызывался говорить кто-нибудь постарше да посмышленее. – Дело это государское великое. И тут не то чтобы челобитьем, а разве только вот слезами плакать Богу, что-де изволит Бог, то пусть и сотворится.

– Да ведь это я вас от себя спрашиваю, – спохватывался Шакловитый, – а великая государыня про то не ведает. И что вы скажете, то я великой государыне и доложу.

– А что же мы сказать можем, батюшка Федор Леонтьевич! – подхватило уже несколько голосов. – Вестимо, наше дело такое, чтобы великим государям добра хотеть.

И неловко затеянный разговор срывался еще более неловко, к великому неудовольствию обеих сторон.

Более успешно шла между стрельцами пропаганда другого рода. Многие из них внимательно следили за спорами старца Сильвестра с братьями Лихудами и, по давним своим связям с настоятелем Спасского монастыря, принимали в этом споре его сторону, совершенно упуская из виду, что в данном случае он прямо шел против древних преданий Восточной церкви и отстаивал латинские заблуждения. Они очень охотно брали у Сильвестра писаные тетрадки, в которых тот беспощадно громил ученых греков, эти тетрадки перечитывались и переписывались и распространялись среди стрельцов.

– Новые у нас учители завелись, – толковали между собою стрельцы. – Дал нам Селиверст тетрадки – надо по тем тетрадкам патриарху челобитную изготовить.

Но на этих пожеланиях дело и кончалось, и Шакловитый должен был прийти к тому убеждению, что стрельцов едва ли удастся поднять поголовно за дело царевны. Тогда он несколько изменил тактику. Он очень зорко стал наблюдать за всеми, кто решался на сходках поднимать голос в пользу царя Петра и его партии таких смельчаков. Шакловитый старался удалить из Москвы или при первом удобном случае строго наказывал за самую ничтожную вину. Тактика была понята сразу, и большинство, зная неограниченную власть, которою облечен был Шакловитый в отсутствие князя Василия Голицына, стало относиться еще осторожнее и сдержаннее прежнего к тому, что подготовлялось дьяком Шакловитым и его клевретами.

Ввиду всего этого стрельцы были очень встревожены, когда в канун Петрова дня приставы и головы стрелецкие пошли стучать по окошкам стрелецких слобод, созывая всех к съезжим избам для выслушанья указа государского. Когда все собрались, объявлен был указ великой государыни о том, что она на завтра назначает поход в Преображенское для поздравления брата своего государя Петра Алексеевича с его тезоименитством, а в том походе приказывает быть с собою человекам двадцати из каждого полка.

– Куда ж это такое многолюдство? – рассуждали стрельцы. – В прежнее время государыня хаживала в Преображенское с пятьюдесятью человеками, а нонче с лишком триста человек с собою берет!

Но еще более были удивлены, когда увидали, что из числа назначенных в поход шестьдесят человек были посажены на коней в виде почетной стражи для сопровождения правительницы, ее сестер и теток, отправлявшихся в Преображенское, к державному имениннику, а остальные, около трехсот человек, были посажены на телеги и поспешно отправлены еще накануне, задолго до выезда государыни из Кремля, на дорогу к Преображенскому.

– Что за притча? – толковали между собою те, кто не попал в наряд. – Поехали многолюдством и во всем оружии – даже и пищали зарядить приказано; а кто с бердыши, у тех спрошено: давно ли у них бердыши не точены?

– Правда ли, нет ли, а говорят, будто на дорогу нашего брата послали для береженья государыни, чтобы ей грешным делом от потешных конюхов какого дурна не учинилось…

– Что там пустое молоть! – перебивали другие, постарше да поопытнее. – Знамо дело – не затеял ли всего этого наш Федор Леонтьевич, чтобы Нарышкиных попугать?

И все разошлись в недоумении, покачивая головой.

Во всех этих предположениях и толках, как ни казались они на первый раз неправдоподобны, была своя доля правды. Опасаясь Нарышкиных и князя Бориса, Шакловитый в то же время воображал себе, что если бы вышло какое-нибудь неприятное столкновение между Софьей и Нарышкиными, то его стрелецкой засады было бы достаточно, чтобы «поучить» братьев государыни и при первой возможности даже наложить на них свою тяжелую руку. Но он жестоко ошибался: его самого опасались в Преображенском, а от стрельцов по старой памяти ожидали всяких бед и потому приняли всевозможные меры предосторожности.

Около десяти часов утра (по нашему расчету времени) блестящий поезд царевен, предшествуемый великолепною каретою Софьи, запряженною восьмериком белых как снег голштинских возников, в шорах, обвитых червчатым бархатом, с золотыми бляхами и с перьями на головах, приближался к Преображенскому. До околицы села оставалось не более версты.

Шакловитый, ехавший впереди на прекрасном вороном коне, увешанном золочеными гремячими цепями и покрытом вместо чепрака кожею пардуса, отъехал несколько в сторону от стрелецкого конвоя, подозвал к себе Обросима Петрова, также ехавшего в числе прочих стрельцов Стремянного полка, и сказал ему вполголоса:

– Надежны ли у тебя люди?

– Уж чего надежнее! Молодец к молодцу подобраны, и все такие, что за царевну и в огонь и в воду!

– Так ты их спешишь да около карет, поближе к крыльцу дворцовому поставишь; и чуть какой шум учинится во дворце – чтоб были наготове!

– Понимаем!

– Да двоих здесь, на дороге, поближе к околице оставишь, верхами же; чуть услышат, как затрублю я в рог, чтобы сейчас скакали в лес, к тем, что там попрятаны, и мигом бы их сгоняли ко дворцу… нам на выручку.

– Исполним.

– А своим ребятам скажи, что… в случае чего не дали бы маху… тотчас бы рубили всех, кто за меня примется…

– Скажем обиняком…

Поезда царевны в Преображенском ожидали и прием ему приготовили довольно своеобразный. София была очень неприятно поражена тем, что у ворот Преображенского ее встретили человек сто «потешных», одетых в однообразные зеленые кафтаны с золотым галуном и выстроенных шпалерою, под ружьем, при двух офицерах из немцев. Народ был рослый, дюжий, прекрасно обученный и очень ловко владевший ружьем. На полпути от дворца царевну встретили бояре и сам царь Петр Алексеевич, наряженный «потешным». Пришлось Софии и царевнам выходить из карет и, после обычных приветствий, шествовать пешком до дворца, где на крыльце ожидала гостей сама царица Наталья Кирилловна со своими боярынями. И около крыльца опять человек пятьдесят потешных под ружьем, которые по команде Петра лихо отдали честь правительнице, блеснув на солнце стволами ружей. Затем царицы и вся свита их вошли во дворец, и около коней и экипажей остались только спешенные стрельцы Стремянного полка, которые очутились лицом к лицу с отрядом потешных, по крайней мере втрое посильнее их числом.