Михаил Филиппов - Патриарх Никон. Том 2

– А ведь Таня что ни на есть умница. После обыска у святейшего найдены ее письма… Я-то их уничтожил, да все ж князь Алексей их читал… А тут она вдруг замуж, – ну и замажем рты… Да и от Никона нарекание отойдет, и он перестанет злиться и укорять: зачем-де мою переписку читали… людей сгубили. А женихи, правда, молодые… По правде-то, ведь и оба Морозовы, да и сам тестюшка мой вдовым женился, да еще на старости.

С этими мыслями он возвратился в свою приемную, принял поздравления духовенства и бояр, потом отправился обедать.

После обеда, когда князь Алексей Никитич Трубецкой возвратился к себе, он велел дьяку своему занести в разряд: Семену-де Романовичу князю Пожарскому и князю Семену Петровичу Львову быть воеводами в конных передовых полках.

Десять дней спустя после того войска стройно двигались в Кремль, для того, чтобы, помолившись и получивши от митрополита Питирима, заступившего Никона, благословение, а от царя отпуск, двинуться в поход.

Войска были уж снаряжены по-походному и с самого раннего утра устраивались в Кремле; царь же, царица и царевны прибыли туда, когда трезвон всех церквей с Успенским собором возвестил приезд туда митрополита.

Царица и царевны должны были, по обычаю, быть в покрывалах и за занавескою, но воины, возвратившись с походов, видели, что и в Белоруссии, и в Польше, и в Малороссии женщины без покрывал, и сидят за одним столом за обедом с мужчинами, и поэтому сделано было в первый раз отступление от обычая, и царский дом, равно и все их ближние боярыни и боярышни, хотя и приехали в закрытых возках [12] Капторы, как их тогда называли. , но были в церкви без покрывал, и занавесь в церкви была отдернута.

Отслужена была обедня и молебен; потом отъезжающие в войска князь Трубецкой, воеводы и полковники, поклонившись и приложившись к святым иконам, стали подходить к царю и к его семейству прощаться. Подошли к царевнам и князь Семен Пожарский и князь Семен Львов.

Оба князя по обычаю ударили им сначала челом, потом, приложившись к ручке, которая была в перчатке, поцеловались с царевнами.

Обе царевны, Анна и Татьяна, были в драгоценных шубках, а на головах их собольи шапочки, украшенные жемчугами. Не белились и не румянились они, так как и без того были прекрасны с их черными глазами и темными бровями. Царевны были похожи друг на друга, но Татьяна имела более энергичное лицо и была больше ростом.

Но на обеих произвели эти женихи не одинаковое впечатление: Анна нашла своего жениха хотя не совсем молодым, но интересным; Татьяне ее жених совсем не понравился – он представлялся ей слишком солдатом.

Но царю это прощание с отъезжающим войском показалось слишком официальным и безжизненным – не было ни вдохновенного благословения, ни горячей речи, – словом, недоставало Никона, умевшего электризовать всех.

Простившись с войском, которое было, впрочем, окроплено духовенством, несмотря на сильный мороз, царь уехал во дворец.

Прибыв домой, он обратился к царице Марье Ильиничне:

– Ты что-то не радостна, – сказал он.

– На сердце будто камень, – прослезилась она.

– Да и у меня… Помнишь, когда, бывало, Никон благословляет войско… как-то радостно на сердце… да и сам идешь в поход… как будто так и след.

– Уж не знаю что? А что-то не то, что было, – вздохнула царица.

Чтобы рассеяться, царь зашел к сестре: Иринушка хлопотала об обеде, Аннушка что-то рассказывала горячо боярыням и боярышням, не бывшим в церкви, а Танюшка забралась в свое отделение и горько плакала.

Алексей Михайлович зашел к ней; она ширинкой утерла слезы и, бросившись к брату, повисла у него на шее.

– Братец, братец, – говорила она всхлипывая, – зачем ты отослал ратников?

– Тебе жаль, сестричка, жениха, так вернуть его можно.

– Зачем отослал войско, да без благословения патриарха?

Она попала ему прямо в сердце; это было именно то, что и его тревожило.

Но он собрался с духом и произнес сухо:

– И на митрополите Питириме благодать Святого Духа, и его благословение оградит воинов, а воинствующая Богородица будет их заступница и даст им одоление врагов…

– Но помнишь, братец, когда ты выступал в поход под Смоленск: после благословения патриарха ратники шли как на пир… а теперь… все лица мрачны, суровы, да и князь Семен Пожарский как будто семерых съел.

– Полно, – прервал ее Алексей Михайлович, – так тебе кажется… Увидишь, победа за победой ждет моих молодцов… ведь все, что лучшее, идет в поход… Притом главный воевода – князь Алексей Никитич, а он убелен и сединами и опытом.

Царь вышел от нее и в тот день был спокоен, но чем дальше уходили войска от Москвы, тем тревожнее он становился, а 7 февраля, выйдя после обедни в дворцовой церкви Святой Евдокии, ему в трапезной докладывали решение состоявшегося в кабинете совета бояр: Бориса Ивановича Морозова, князя Якова Черкасского, князя Никиты Одоевского, Ильи и Ивана Милославских. Решение это противоречило первоначальному плану силой подчинить себе Малороссию. В новой инструкции предписывалось Трубецкому во что бы то ни стало добиться примирения с гетманом Выговским, а потому разрешено ему: 1) утвердить за ним все привилегии, какие предлагала ему Польша; 2) отказаться от воеводских начал; 3) в случае надобности очистить даже Киев.

Другими словами: Трубецкому предлагалось медлить с наступлением и вести переговоры о мире, – это чуть-чуть не погубило и русское дело, и всю нашу блестящую армию.

Здесь прямо сказалось отсутствие Никона. Тот был в отчаянии, когда наша победоносная армия остановилась в Вильне и последовала в Варшаву и Краков, – а тут выслали сильное войско и заставили главнокомандующего медлить, чтобы дать средства гетману Выговскому соединиться с татарами.

Трубецкой исполнил инструкцию: он медленно продвигался вперед и в начале апреля был только в Константинове на Суле. Сюда прибыли к нему Безпалый с малороссийскими казаками, восставшими против гетмана Выговского, и из Лохвиц все русские войска, находившиеся в Малороссии.

Последние он не должен был трогать, так как они должны бы были действовать или во фланг, или в тыл неприятеля, который мог появиться из-за Днепра с татарами.

На пути Трубецкого находился Конотоп, в котором заперся полковник Выговского, Гуляницкий. Здесь князь должен был бы оставить отряд для осады крепости, а сам обязан был двигаться вперед; а он, не окопавшись даже, занялся обложением и осадой Конотопа, ожидая, что гетман Выговский сам явится или пришлет ему повинную.

Так стоял он два месяца, не посылая даже летучих отрядов для разведок в глубь Малороссии и по ту сторону Днепра.

Дурные последствия вскоре сказались: 27 июня к вечеру огромные таборы татар, или, как их называли тогда, хан с калгою, и казаки под предводительством Выговского остановились на берегах Сосновки, недалеко от Конотопа.