Сергей Голицин - Царский изгнанник

Серафима Ивановна взяла квитанцию и, нагнувшись с ней к камину, начала ее просматривать. Гаспар в это время зажег свечки.

– Что же это значит, что Исаак выставил на квитанции двадцать второе ноября? – спросила Серафима Ивановна. – Ведь нынче у вас двенадцатое декабря?

– Исаак… всегда так выдает квитанции, – отвечал Гаспар, – у него уж так заведено, чтоб легче рассчитывать проценты. Проценты он всегда берет за месяц, если даже заложенная вещь выкупается через неделю.

– При первых деньгах непременно выкуплю это проклятое ожерелье… ну, а мои триста луидоров? Как и когда получу я их?

– Завтра утром, как только встанем, – отвечал Гаспар, – мы можем съездить за ними, и если даже вам будет угодно, взять у меня больше…

– Завтра утром! Разве я вам не сказала, что мы завтра чуть свет едем в Амстердам?

– Можно бы, если прикажете, отложить на денек или на два, а не то когда возвратимся, ведь мы не надолго уезжаем: убьем вероломного да и назад!

– Оно так! Да с чем же я поеду? У меня всего восемьсот ливров осталось.

– Прошу вас знать, милостивая государыня, – с достоинством отвечал гасконец, – что я ни за что не потерплю, чтобы мы ехали иначе, как на мой счет: все мое состояние и самого себя повергаю я к ногам вашим. Сейчас же… или ужо ночью схожу к моему другу, барону ван дер Ховену, очень богатому голландцу, у которого возьму верящее письмо на амстердамского банкира и, кстати, захвачу с собой несколько комплектов белья, дорожные башмаки и все, что нужно. Барон живет в двух шагах отсюда, и завтра утром моя прелестная Нереида будет еще покоиться под благодетельной сенью Морфея и Купидона, как я явлюсь к ней во всеоружии, как Минерва… А что на время нашего отсутствия намерены вы делать с маленьким Мишей?

– Не говорите мне о Мише, говорите мне только о мщении… Миша может продолжать учить свою Анисью, которую он так хорошо выучил, что она совсем от рук отбилась. Кабы вы слышали, что она давеча наговорила мне!.. Пусть он баклушничает с ней и с вашим Альфредом, какое мне до него дело: деда и отца его сослали в Каргополь, им теперь не до Миши; чай, боятся, как бы своей головой не поплатиться… Поезжайте ж скорее к вашему барону; да заезжайте, кстати, за Аниськой; чтоб она непременно сейчас же выписалась. Напомните ей, что я обещала показать ей одно очень интересное письмо.

– Извольте, сударыня… Ну а если я в самом деле буду так счастлив, что выйду победителем из предстоящего мне боя, если мне удастся отомстить за вас, моя божественная богиня, то позволите ли вы вашему невольнику, с восторгом и беспрекословно жертвующему для вас жизнью, позволите ли вы попросить у вас одной, только одной награды?

– Хорошо! Вы умеете держать, когда секут?

– То есть как это? – спросил гасконец, удивленный такой внезапной переменой разговора, – признаться, никогда не пробовал, не случалось, извините.

– Ну а если я прикажу вам подержать?..

– Кого?

– Не все ли вам равно кого. Кого велю. Вы не раз повторяли, что для меня вы родного отца не пощадите.

– Мой отец уже лет пятнадцать как скончался, а если б он был жив… О! Если б только он был жив и имел несчастье прогневить вас, как, например, Даниель… О! Тогда бы я не поколебался ни на минуту…

– Хорошо! Ужо увидим!.. А какой это вы просили награды?

– Чтобы вы… чтобы вы согласились, если это только не очень обеспокоит вас, навсегда забыть неблагодарного изменника и чтобы вы благосклонно изволили взглянуть на вышеименованного невольника, с таким рвением и так слепо исполняющего ваши приказания.

– Отправляйтесь-ка к барону, любезный Гаспар, там увидим, кажется, и теперь вы не можете жаловаться на мою неблагосклонность. Да что это наша кухарка провалилась? Зайдите к хозяйке. Не у нее ли она? Да велите ей накрывать, я буду ждать вас к ужину.

Из трех приказаний, данных Гаспару его божественной богиней , он исполнил только одно. Сказал кухарке, чтобы через час, то есть к его возвращению, она накрывала на стол и подавала ужинать. Насчет остальных двух приказаний он решил так: «Об Анисье скажу, что доктор не отпускает ее; о бароне – что не застал его дома и что схожу к нему еще раз ночью; а ночью авось не нужно нам будет ни Анисьи, ни барона… Однако времени терять нечего: она не на шутку вообразила, что я повезу ее в Голландию».

«А все-таки же я должен признаться, что действую с этой женщиной как настоящий школьник, – думал Гаспар, сидя в кофейной за пуншем, – Даниель поступал совсем не так, оттого ему и удавалось: он мастер этого дела, а я… Я всегда составляю свой план как нельзя лучше, а как приходится привести его в исполнение, так и оробею. Будто кто свинцу нальет мне на язык или проколит мне его булавкой: то молчу, как дурак, то начну заикаться, а если заговорю, то понесу такую чушь, что у самого уши вянут. А Даниель о чем бы ни заговорил, все у него выходит кстати. Сиреной ли назовет ее, или сильфидой, или Терпсихорой, – все ей нравится. Раз при мне он назвал ее Парфеноной, – и то с рук сошло, а я вот нарочно для нее купил себе мифологию, чтоб иногда щегольнуть какой-нибудь Юноной, да давеча – черт попутал – и ошибись: назвал ее нереидой. Хотел сказать Немезида, а с языка сорвалась нереида; зато я очень удачно поместил ей Морфея, и Купидона, и Минерву; а толку все-таки не вышло никакого. Я с ней уж чересчур застенчив!.. Нет, надо мифологию побоку. Я просто скажу: «Для вас…» – но как же мне назвать ее? Мадам? Это слишком почтительно, слишком церемонно. «Для вас, скажу, обожаемый ангел…» Нет, и это не годится: такого задаст, пожалуй, ангела, что и своих не узнаешь! Видно, без мифологии не обойдешься. «Прелестнейшая Немезида! – скажу я. – Вы знаете, как искусно Даниель владеет оружием. Его мечу, может быть, суждено прервать нить жизни вашего защитника и отправить его к паркам. Не ровен случай, – скажу я ей, – дайте, – скажу, – задаток или, еще лучше, дай, – скажу, – задаток». Когда доблестный Марс сражался за оскорбленную Прозерпину… Не знаю, впрочем, сражался ли Марс за Прозерпину, надо справиться в книжке».

– Гарсон! Еще мисочку пунша, – крикнул гасконец, вынимая из кармана «Краткое руководство к мифологии».

Покуда Гаспар, допивая вторую миску пуншу, прогонял свою застенчивость и так старательно сплетал сети для прелестной Немезиды, Немезида с помощью кухарки укладывалась в дорогу. Так как она рассчитывала возвратиться в Париж недели через две или через три, то сборы ее были непродолжительны: карета при фонаре была тщательно осмотрена хозяином дома и оказалась в исправности; небольшой каретный сундук был внесен в комнату и начал мало-помалу наполняться платьями, юбками, воротничками и прочими принадлежностями женского туалета. Где-то невдалеке прогудело шесть часов, и Гаспар развязно, хотя и покачиваясь, вошел в гостиную с шляпой на голове.