Оноре де Бальзак - Озорные рассказы. Все три десятка

– О, – отвечал Буа-Буредон, затаив в глубине души мрачное отчаяние, – я полон признательности к вам за то, что вы располагаете мною, как своей собственностью. Я люблю вас, так люблю, что был бы готов, подобно женщине, дарить вам вседневно то, что можно отдать лишь раз… Возьмите же мою жизнь!

И, говоря это, несчастный рыцарь не отрываясь смотрел на графиню, словно хотел на неё наглядеться за все долгие дни, которые он мог бы её созерцать, ежели бы остался жив. Услыхав его смелую, пылкую речь, графиня вскочила:

– Ах, если б не было Савуази, как я любила бы тебя!

– Увы, судьба моя свершилась, – ответил Буа-Буредон. – Мой гороскоп предсказал мне, что я умру из-за любви к знатной даме. О боже! – воскликнул он, сжимая рукоять шпаги. – Я дорого продам свою жизнь, но рад буду умереть с мыслью, что кончина моя оградит счастье той, кого я люблю. Я умру, но что из этого! Я останусь жить в вашей памяти…

Жену коннетабля восхитил решительный жест и дышавший отвагою облик юноши, и сердце её воспылало любовью. Вскоре, однако, она почувствовала себя задетой за живое тем, что он, видимо, думал расстаться с ней, не потребовав от неё даже самого скромного знака благосклонности.

– Подойдите, дайте мне вооружить вас! – молвила она, открывая ему объятия.

– О повелительница моя! – промолвил юноша, и слёзы увлажнили его пламенный взор. – Или вы желаете сделать для меня невозможной смерть, подарив мне бесценное сокровшце жизни?

– Подожди, – воскликнула она, покорённая его жаркой любовью. – Не знаю, что нас ждёт, но сейчас приди ко мне! А там – пусть мы все погибнем у потайного хода!

Единым пламенем зажглись их сердца, единые волшебные созвучия наполнили слух, и, сжимая друг друга в объятиях, в бреду той сладостной лихорадки, которая, надеюсь, вам известна, они забыли обо всех опасностях, подстерегавших Савуази и их самих, забыли о коннетабле, о смерти, о жизни, обо всём на свете.

Тем временем люди, стоявшие в дозоре у ворот замка, пришли доложить коннетаблю о приходе любовника и рассказали, что обезумевший от любви рыцарь не посчитался с выразительными взглядами, которые во время мессы и по дороге в замок бросала ему графиня, чтобы предостеречь его и спасти от гибели. Коннетабля они встретили на дороге к потайной двери, куда он направлялся с большой поспешностью, ибо стрелки, поставленные у набережной, тоже подавали издали сигналы, говорившие о том, что любовник вот-вот появится из сада.

И в самом деле, Савуази пришёл в назначенный для свидания час; помышляя, как все любовники, только о своей милой, он не заметил графских соглядатаев и тихо проскользнул в потайную дверь.

Одновременное появление двух любовников и было причиной того, что коннетабль оборвал на полуслове дозорных с улицы Сент-Антуан, заявив им с властным жестом и непререкаемой уверенностью:

– Я знаю, зверь уже попался в западню.

И, подымая страшный шум, все ринулись к потайной двери с криками:

– Смерть ему!.. Смерть!..

Солдаты, стрелки, офицеры, сам коннетабль – все побежали за Савуази, внуком короля, и преследовали его по пятам вплоть до окон графини, и вопли несчастного молодого человека, выделявшиеся среди рёва солдат, смешивались со вздохами и стонами страсти влюблённых, спешивших насладиться и объятых превеликим страхом.

– О боже, – прошептала графиня, бледнея от ужаса, – Савуази умирает сейчас из-за меня!

– Но зато я буду жить для вас, – отвечал Буа-Буредон, – и буду почитать себя счастливым, если мне придётся заплатить за восторги любви той же ценой, какою он расплачивается сейчас за своё блаженство.

– Спрячьтесь скорее сюда, в шкаф! – вскричала графиня. – Я слышу шаги коннетабля!

И в самом деле, вскоре в покои графини явился сеньор д’Арминьяк, держа в руке голову Савуази; положив эту окровавленную голову на камин, он обратился к жене:

– Вот полезное зрелище, сударыня, оно научит вас соблюдать свой супружеский долг.

– Вы убили невинного, – отвечала, нимало не смутясь, графиня, – Савуази вовсе не был моим любовником.

И, произнося эти лживые слова, она гордо глядела на коннетабля, женским притворством и дерзостью так ловко скрыв на лице свои чувства, что супруг её смутился, словно девица, испустившая неподобающий звук в многолюдном обществе; и тут ему вдруг явилась мысль, что он совершил непоправимое несчастье.

– О ком же тогда вы грезили нынче утром? – спросил он жену.

– Мне снился король, – отвечала она.

– Но почему же, мой друг, вы мне этого не сказали?

– Да разве вы поверили бы мне? На вас напал тогда такой лютый гнев!

Пропустив слова мимо ушей, коннетабль продолжал:

– А как же очутился у Савуази ключ от нашей потайной двери?

– Ах, откуда мне это знать! – отрезала она. – Да и хватит ли у вас уважения ко мне, чтобы поверить моим словам?

И, делая вид, что идёт распорядиться по хозяйству, жена коннетабля повернулась на каблучках с такой лёгкостью, как поворачивается на ветру флюгер.

Можно представить себе, в сколь затруднительном положении оказались граф д’Арминьяк, не знавший, что делать ему с головой несчастного Савуази, и Буа-Буредон, который, боясь выдать себя нежданным кашлем, слушал, как граф, оставшись один, бормочет какие-то несвязные слова. Наконец граф дважды стукнул изо всей силы кулаком по столу и громко сказал:

– Ну, теперь, Пуасси, держись!

И он ускакал, а Буа-Буредон, переодетый в чужую одежду, с наступлением ночи исчез из замка.

О несчастном Савуази было пролито немало слёз его дамой, сделавшей решительно всё, что может сделать женщина ради спасения своего друга, а немного позднее пришлось ей не только его оплакивать, но и сильно пожалеть о своей потере, ибо, когда жена коннетабля рассказала обо всём случившемся королеве Изабелле, та освободила Буа-Буредона от служения своей кузине и взяла его на службу к себе, так была она растрогана стойкостью, мужеством и прочими достоинствами молодого рыцаря.

Что касается Буа-Буредона, то сама смерть вручала дамам его судьбу. Попав в милость к королеве, он стал весьма заносчив со всеми и однажды позволил себе непочтительно обойтись даже с самим королём Карлом – в один из тех дней, когда к несчастному безумцу возвращался рассудок, – и придворные, завидуя успехам Буа-Буредона, сообщили королю о том, что молодой рыцарь сделал Его Величество рогачом. В один миг Буа-Буредон был зашит в мешок и, как известно, сброшен в Сену неподалёку от переправы Шарантон. Нечего и говорить, что с того дня, как коннетаблю вздумалось столь опрометчиво пустить в ход кинжал, любезная жена его так ловко намекала на два убийства «совершённые им, так часто попрекала ими мужа, что сделала его мягким, как кошачья шёрстка, и вертела им, как хотела «направляя свою супружескую жизнь в желанное ей русло. Граф же неустанно превозносил свою супругу, называя её женщиной честной и благонравной, каковой она и была в действительности.