Энтони Троллоп - Малый дом в Оллингтоне. Том 2

Граф, однако же, знал, что его гости скучают. Во время страшной борьбы с дремотой, в которой бог сна одержал над ним минут на двадцать решительную победу, совесть упрекала его, что он поступает со своими гостями весьма неделикатно. Он сердился на себя, старался не дремать и завести разговор, но зять не оказывал ему ни малейшей помощи в его усилиях, и даже Имс не блистал в этом отношении. Поэтому минут двадцать проведены были в самом сладком сне, и граф проспал бы еще больше, но его разбудило одно из его сильных всхрапываний.

– Ей-богу! – сказал он, вскочив на ноги и встав на ковер. – Выпьемте кофе!

После этого он более не спал.

– Дейл, – сказала, он, – не хочешь ли бокал вина?

– Больше нет, – отвечал полковник, отрицательно покачав головой и не отрывая глаз от камина.

– Джонни, наливайте свой бокал.

Граф, узнав, что мистрис Имс называла своего сына не иначе как Джонни, тоже начал обращаться к нему так.

– Я наполнял его все это время, – сказал Имс и все-таки взялся за графин.

– Я рад, что для вас было хоть какое-нибудь развлечение. Кажется, вы и Дейл не слишком-то разговорились друг с другом. Ведь я все время слушал вас.

– Ты все время спал, – сказал полковник.

– Это может служить извинением моему молчанию, – сказал граф. – Кстати, Дейл, какого ты мнения об этом… Кросби?

– Какого я мнения?

Имс навострил уши, в один момент исчезла вся скука.

– Ему следовало бы переломать все кости, – продолжал граф.

– Непременно бы следовало, – сказал Имс, вскочив со стула и заговорив несколько громче, чем, может, подобало в присутствии старших. – Непременно бы следовало, милорд. Это самый гнусный мерзавец, какого я встречал в жизни. Желал бы я быть братом Лили Дейл.

После этого он снова сел, вспомнив, что говорил в присутствии дяди Лили, отца Бернарда Дейла, который должен для Лили занимать место брата.

Полковник отвернулся от камина и с удивлением посмотрел на молодого человека.

– Извините, сэр, – сказал Имс. – У меня вырвались эти слова, потому что я знаю мистрис Дейл и ваших племянниц с тех пор, как себя помню.

– В самом деле? – спросил полковник. – Но все же не следовало бы обращаться так свободно с именем молоденькой барышни. Впрочем, мистер Имс, я не обвиняю вас.

– Есть ли еще за что обвинять? – спросил граф. – Я уважаю в нем это чувство. Джонни, мой друг, если, к несчастью, придется мне встретиться с этим человеком, я ему выскажу свое мнение. Думаю, и вы сделаете то же самое.

Выслушав это, Джон Имс подмигнул графу и сделал движение головой, по направлению к полковнику, сидевшему к нему спиной. Граф ответил ему тем же жестом.

– Де Гест, – сказал полковник, – я отправляюсь наверх, пора принять аррорут [4] Крахмальная мука, получаемая из корневищ, клубней и плодов тех или иных тропических растений. Изначально – из маранты тростниковой. Является лечебным средством при болезнях обмена веществ. .

– Я позвоню, чтобы подали свечу, – сказал граф.

Полковник удалился, и в это самое время, когда дверь закрылась, граф и произнес слово «негус», передразнивая полковника. Джонни разразился хохотом и, подойдя к камину, занял кресло Дейла.

– Конечно, это прекрасно, – сказал граф, – но сам я бы не желал пить негус, а тем меньше принимать аррорут.

– Ведь от этого вреда не может быть.

– О нет. Интересно, что бы сказал о нем Покинс! Впрочем, здесь много всякого рода чудаков.

– Лакей, мне кажется, особо не задумывается о том, что ему приносит.

– Разумеется. Если бы мой зять приказал ему принести александринского листу с английской солью, то, право, лакей не обнаружил бы ни малейшего удивления. Однако вы его тронули за живое, заговорив насчет этой бедной девушки.

– Неужели, милорд? Я говорил без всякого умысла.

– Ведь вы знаете, он отец Бернарда Дейла, и тут сейчас рождается вопрос: накажет ли Бернард этого негодяя за его гнусный поступок? Кто-нибудь должен же наказать. Нельзя же позволить ему отвертеться. Кто-нибудь должен дать знать мистеру Кросби, каким он сделался подлецом.

– Я завтра же это сделаю, только боюсь…

– Нет, нет, нет! – вскричал граф. – Вы совсем не подходящий для этого человек. Какое вам дело до этого? Вы человек посторонний, положим, что друг семейства, но этого недостаточно.

– Я тоже думаю, что недостаточно, – печально сказал Джонни.

– Мне кажется, лучше всего оставить это дело, как оно есть. Какая будет польза, если его поколотить? И притом если мы христиане, то и должны поступать по-христиански.

– Какой он христианин?

– Правда-правда, будь я на месте Бернарда, я бы, по всей вероятности, забыл библейские уроки о кротости и милосердии.

– Знаете ли, милорд, по моему мнению, большинство христиан во всем мире избили бы его хорошенько. Бывают поступки, за которые следует так избить, чтобы не осталось у человека на теле живого места.

– Чтобы впредь этого не делал?

– Да. Вы скажете, пожалуй, что и повесить человека – это не по-христиански.

– Убийцу я бы всегда повесил, но несправедливо было бы вешать людей за кражу овец.

– Гораздо лучше повесить такого мерзавца, как Кросби, – сказал Имс.

– С этим я совершенно согласен. А если кто хочет снискать милость этой молоденькой барышни, то вот хорошая возможность – избить ее обидчика.

Минуты две Джонни оставался безмолвным.

– Нет, я этому не верю, – уныло сказал Джонни. Казалось, огорченный от сознания того, что, поколотив бывшего поклонника Лили, не может рассчитывать на ее милость.

– Правда, я мало знаком с сердцами молоденьких девушек, – сказал лорд Де Гест, – но мне кажется, что это должно быть так. Я полагал, что ничто в мире не доставило бы такого удовольствия Лили Дейл, как известие, что мерзавца отколотили и что об этом сделалось известно всему свету.

Граф, заявив, что мало знаком с сердцами молоденьких девушек, сказал, без всякого сомнения, истину.

– Если бы я полагал так же, – сказал Имс, – то завтра же отыскал бы его.

– Это зачем? Разве для вас не все равно: будет он побит или нет?

Наступила пауза, в течение которой Джонни едва не расплакался.

– Не хотите ли вы сказать, что влюблены в мисс Лили Дейл?

– Не знаю, влюблен ли я в нее, – сказал Джонни, весь вспыхнув. Он решился рассказать своему другу всю истину. Портвейн Покинса как-то особенно располагал к откровенности. – Но знаю, милорд, что для нее я готов идти в огонь и воду. Я знал ее много лет прежде, чем он впервые ее увидел, и любил ее так, как ему никогда не любить. Когда я услышал, что она приняла его предложение, то готов был перерезать горло или себе, или ему.

– Вот оно что, – проговорил граф.

– Это смешно, я знаю, – сказал Джонни. – Моего предложения она, разумеется, не приняла бы.