Гавриил Хрущов-Сокольников - Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

– Эй, вы!.. Поддержите! – крикнул он гребцам, – поддержите, разве не знаете, что я со своими ногами не могу взобраться на вашу треклятую лестницу?

Бельский слез с коня и пошёл навстречу Кобзичу, который, пыхтя и опираясь, еле взобрался на пристань. Паны обнялись как старые знакомые, и скоро лодка их поплыла обратно к Трокскому замку. Слуги пана Бельского волей-неволей должны были расположиться на ночлег в прибрежной деревушке.

Дорогой друзья разговорились, и каштелян посвятил Бельского в последния новости двора.

– Что, о войне не слышно ли чего? – спрашивал старый воевода, – а то сабли в ножнах ржавеют!

– Кто проникнет в мысли «мудрейшего»? – с улыбкой ответил подчаший, – Господь Бог его ведает, – молчит, молчит, а на завтра поход – никому и невдомёк. Налетит, как сокол, и аминь!

Литвины давно уже прозвали своего героя-князя именем «мудрейшего». Это был самый лестный эпитет на бедном литовском наречии.

– Оно и лучше: дружина в сборе, сабли наточены, что же терпеть по-пустому, – заметил Бельский. – Да только мне сказывали, что по Смоленской дороге, к Москве, хлеб и запасы везут. Уж не на Москву ли поход?

– А тем и лучше, пан ясный, схизматики они, хуже басурманов, хуже нечисти татарской!

Бельский строго взглянул на говорившего.

– Один враг у Литвы и Польши – немец! – резко проговорил он, – терять хоть одного человека в битве с другими племенами, когда цел хоть один крыжак, – неисправимая ошибка. Правда, москали – схизматики, да они тоже наши братья-славяне, рядом с нами дрались с неверными. Ты только сочти, сколько их князей легло под Ворсклой, и как легли: с мечами в руках, а не в позорном бегстве!

– На кого намекает пан ясный? – обидчиво спросил подчаший, – я не виноват, что моя лошадь, раненая стрелой, закусила удила и носила меня четыре часа.

– Кто же говорит?! Храбрость пана подчашего выше всех сомнений, но я говорю, кто дрался рядом с русскими, бок о бок, тот только может уважать их и удивляться им!.. Я поляк и католик, но клянусь святым Станиславом, на поле брани я побратался и с русскими, и со жмудинами, даром что они язычники!

Пан подчаший отвернулся и сплюнул.

– Пан воевода слишком добр и благороден, но, в свою очередь, клянусь Ченстоховской Божьей Маткой, скорее спасу из воды паршивого щенка, чем москаля или жмудина, будь то сам князь Вингала Кейстутович!

Глаза воеводы сверкнули.

– Пан подчаший мне друг, а князь Вингала Эйрагольский мне побратим, прошу пана или прекратить разговор, или не отзываться о нём дурно!

– Дурно! Да сохрани Боже! Я только удивляюсь, как это такой мудрый князь, брат нашего «мудрейшего» – и пребывает в язычестве!

– Каждый познаёт Бога и поклоняется ему, как знает! Давно ли и «мудрейший» просветился светом истины? Придет пора и Эйрагольский князь познает свет христианства!

– Ну, нет, ясный пан воевода, – быстро возразил подчаший. – Довелось мне с самим «мудрейшим» быть в Эйрагольском замке. Взошёл и бежал, бежал, словно за мной неслись тысячи демонов, так бежал, словно у меня были ноги двадцатилетнего!

– Что же было там страшного? Я тоже был в замке и ничего не видал!

– А серебряный чурбан в тронной зале, а медные ужи и змеи! Довольно их одних, чтобы ввергнуть в ад правоверного.

– Изображение богини Прауримы! – захохотал воевода, – что же тут ужасного?.. Я и не таких истуканов видел в Ромнове на Дубисе [34] Ромнова, правильно Ромова – священный центр язычников Пруссии, Жамойтии и Литвы. С 523 по 1265 год он находился в Пруссии, сначала в земле Натангия, потом в земле Надрова. В 1265 святилище было перенесено в окрестности Вильни, Перкунасу здесь поклонялись до 1387 г., когда Ягайло приказал разрушить святилище. На реке Дубиса упомянутого культового центра никогда не было, это вымысел автора. – Ред. .

– Как, ясный пан воевода был и в Ромнове на Дубисе? – с испугом проговорил подчаший и стал быстро креститься, – Езус и Мария, Матка Боска Ченстоховска, смилуйтесь надо мною, грешным, – тихонько шептал он и отодвинулся от воеводы.

Тот с любопытством, смешанным с насмешкой, смотрел на перепуганного пана. Ему почему-то вдруг захотелось раздразнить его ещё более.

– А что скажет пан, когда узнает, что я с Вингалой Эйрагольским собственноручно принёс жертву богине Прауриме!

– Быть может такого греха сам святейший в Авиньоне [35] Имеется в виду Папа, пребывавший в Авиньоне. – Ред. разрешить не может! Что же сказал вам духовник? Как он допустил вас до святого причастия?

– Духовник? Посмотрел бы я, как бы он осмелился перечить мне, – гордо сказал Бельский, – я эту чёрную и белую нищую братию вот где держу! – он показал сжатый кулак, – от них одних вся смута и рознь и в князьях, и в народах славянских!

Пан подчаший умолк. Разговор начинал принимать слишком резкий оттенок, и он, как верный и пламенный католик, не рисковал продолжать его, боясь с одной стороны рассердить влиятельного человека, а с другой – совершить страшный грех, согласившись хотя в чём бы то ни было с таким явным отступником от веры.

– Что это у вас за новые гребцы? – после молчания спросил Бельский, всматриваясь в смуглые, совсем не литовского типа лица гребцов.

– А это «мудрейший» с похода на Крым привёл [36] Караимы – потомки тюрок-хазар, исповедавших иудаизм. В Х веке несколько тысяч их бежали в Крым после разгрома Хазарии киевским князем Святославом. Витовт привёл караимов из Крыма в 1382 г. – Ред. . Народ такой, семей до пятисот, «караимами» зовут, веры еврейской, а на жидов не похожи. Нахвалиться на них не можем. одно плохо: как ни бьюсь – ни слова по-польски не понимают!

– Это придёт со временем. Ну, а как они в воинском деле?

– Куда им – разве что маркитантами [37] Маркитанты (латин. «mercatante» bi) – мелкие торговцы, сопровождавшие в походах европейские армии во все времена, начиная с римских легионов и до конца XIX века. – Ред. . Однако, вот мы и приехали; сейчас пойдёшь к князю или отдохнёшь с дороги?

– Это зависит от воли «мудрейшего»: теперь время после обеда, может быть он и сейчас примет меня!

– А ночевать ко мне? Спор не ссора, не так ли, ясный пан воевода?

– Благодарю за предложение. Да ведь у меня в княжей дружине два молодца, надо на их хозяйство заглянуть.

Лодка причалила к пристани, и оба пана направились к замковым воротам, находившимся в нескольких шагах от берега.

Массивные стены замка были сложены из красного обожжённого кирпича, и только башни, своды ворот и бойницы выложены из глыб кремнистого камня. Ворота были из железных полос, а зубцы – стены вооружены крюками из того же металла. Над самыми входными воротами, обращёнными на пристань, возвышалась высокая круглая башня, на вершине которой стояло что-то странное по своей форме и неуклюжести. Это был удлиненный бочонок, окованный железными обручами в несколько рядов и помещённый на деревянном же постаменте с колёсами. Рядом лежали чугунные, странной формы, огромные ступы, а возле них, в пирамидальных кучах, сложены были обкатанные водой валуны, кое-где подправленные каменотесами. Двое часовых бессменно находились на площадке башни и зорко берегли эти невиданные орудия от посторонних.