Энтони Троллоп - Барчестерские башни

– Этого он не может, – повторял доктор Грантли, пока тесть перечислял ему новые обязанности смотрителя. – Не стоит его и слушать. Он не имеет права что-либо менять.

– Кто? – спросил бывший смотритель.

– Ни епископ, ни капеллан, ни даже жена епископа, чье слово в подобных делах, кажется, весит больше, чем слово их обоих. У всех обитателей дворца, вместе взятых, нет власти превратить смотрителя богадельни в директора воскресной школы.

– Но у епископа есть власть назначить кого ему угодно, и…

– Не уверен. По-моему, такой власти у него нет. Пусть попробует! Посмотрим, что скажут газеты. На этот раз общество будет за нас. Но Прауди, хоть он и осел, достаточно опытен и не станет ворошить осиное гнездо.

Мистер Хардинг вздрогнул при одной мысли о газетах. Он уже в достаточной мере изведал такого рода публичную известность и не хотел вторично превращаться ни в чудовище, ни в мученика. Кротко выразив надежду, что газеты на этот раз оставят его имя в покое, он спросил, не лучше ли ему будет сразу отказаться самому.

– Я старею. Новые обязанности будут мне не по силам.

– Новые обязанности! – воскликнул архидьякон. – Но я же говорю вам, что никаких новых обязанностей не будет!

– И старые тоже, – ответил мистер Хардинг. – Буду довольствоваться тем, что у меня есть. – Перед его умственным взором все еще стоял мистер Слоуп, выметающий мусор.

Архидьякон допил свой кларет и собрал свою энергию.

– Надеюсь, – сказал он, – что вы не будете столь слабодушны и не позволите такому человеку, как Слоуп, помешать вам исполнить ваш долг. Вы знаете, что ваш долг – вновь занять вашу должность в богадельне теперь, когда содержание установлено парламентским актом и причина, заставившая вас уйти, устранена. Этого вы отрицать не можете, и, если сейчас вы поддадитесь робости, ваша совесть вам не простит. – И в заключение периода архидьякон передал своему собеседнику бутылку.

– Ваша совесть вам не простит, – продолжал он затем. – Вы отказались от этого места из щепетильности, которую я уважаю, но не могу считать оправданной! Такого же мнения были и все ваши старые друзья: вы покинули ваш старый дом, настолько же выиграв во всеобщем уважении, насколько проиграли в житейских благах. Теперь все ждут, что вы вернетесь туда. Доктор Гвинн говорил недавно…

– Доктор Гвинн забыл, что я теперь совсем уже старик.

– Старик? Вздор! – сказал архидьякон. – Вы вовсе не считали себя стариком до разговора с этим наглым выскочкой.

– Если я доживу до ноября, мне будет шестьдесят пять.

– И семьдесят пять, если вы проживете после этого еще десять лет. Причем вам и тогда будет не занимать стать бодрости. Но ради бога, не надо отговорок. Ведь ваша ссылка на старость – просто отговорка. Но что же вы не пьете? Это только отговорка. На самом деле вы боитесь Слоупа и готовы скорее обречь себя на бедность и лишения, только бы не вступать в драку с человеком, который растопчет вас, если вы это ему позволите.

– Я действительно предпочитаю не вступать в драки.

– И я тоже. Но иногда другого выхода нет. Он добивается вашего отказа, чтобы водворить в богадельню свою креатуру, чтобы показать свою власть и, оскорбив вас, оскорбить нас всех – ибо это касается всего соборного духовенства. Если не ради себя, то ради нас вы обязаны не уступать ему, Неужто из-за какой-то заячьей робости вы попадетесь в расставленные вам силки и без сопротивления позволите ему вырвать у вас хлеб изо рта?

«Заячья робость» несколько обидела мистера Хардинга.

– Что за мужество драться из-за денег? – спросил он.

– Если в нашем грешном мире честные люди не станут драться из-за денег, всеми деньгами завладеют люди нечестные, а это вряд ли будет во благо. Нет! Мы должны использовать все средства, которыми располагаем. Если довести ваше рассуждение до логического конца, церкви вообще следует отказаться от своих доходов, а вы вряд ли станете утверждать, что подобная жертва ее укрепит. – Архидьякон молча налил свою рюмку и благоговейно выпил ее за увеличение и упрочение земных сокровищ церкви, столь дорогих его сердцу.

– Мне кажется, следует избегать ссор между священником и его епископом, – сказал мистер Хардинг.

– Согласен. Однако заботиться об этом должен не только священник, но и епископ. Вот что, друг мой: я поговорю об этом деле с епископом – с вашего разрешения, разумеется; не тревожьтесь, я не поставлю вас в неловкое положение. Я убежден, что весь этот вздор с воскресными проповедями и школами затеяли мистер Слоуп и миссис Прауди, а епископ об этом ничего не знает. Не принять меня епископ не может, а я выберу время, когда при нем не будет ни жены, ни капеллана. Я уверен, вы получите назначение без каких-либо условий. Что до скамьи в соборе, это мы предоставим настоятелю. Мне кажется, этот дурак и вправду воображает, что епископ может хоть унести собор в кармане, если ему заблагорассудится.

Так и было решено. Мистер Хардинг приехал за советом, а потому счел себя обязанным принять полученный совет. Кроме того, он наперед знал, что архидьякон и слышать не захочет о его отказе, а потому, высказав свое мнение, готов был уступить.

Поэтому они направились в гостиную, довольные друг другом, и вечер прошел в приятных пророчествах о будущей войне между Эйрбином и Слоупом. Войне мышей и лягушек будет до нее далеко, как и гневу Ахилла [28] Гнев Ахилла. – Древнегреческая эпическая поэма «Илиада» (VIII–VII вв. до н. э.) открывается описанием ссоры между вождями греков Агамемноном и Ахиллом. Поэма начинается словами: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса…» В V в. до н. э. была создана пародия на «Илиаду» – комическая поэма «Война мышей и лягушек». и Агамемнона. Архидьякон смаковал свой последний ход, потирая руки. Сам он не мог снизойти до единоборства со Слоупом, но Эйрбин – иное дело. Такой подвиг как раз во вкусе Эйрбина, и только ему он по плечу.

Архидьякон отошел ко сну все в том же отличном расположении духа, но когда его голова упокоилась на подушке и миссис Грантли высказала ему свое мнение о положении дел в Барчестере, настроение его омрачилось. Во всяком случае, последние его слова в этот вечер были:

– Если так, то, клянусь богом, я больше с ней в жизни слова не скажу. Один раз она вываляла меня в грязи, но соприкосновения с подобной грязью я не потерплю. – И архидьякон содрогнулся, сотрясая всю мебель вокруг – настолько поразила его эта мысль.

Надо сказать, что близкие вдовы Болд были к ней постыдно несправедливы. Она разговаривала с этим человеком три раза и обещала взять класс в воскресной школе. Этим и исчерпывались ее грехи. Бедняжка Элинор! Но время покажет.

На следующее утро мистер Хардинг вернулся в Барчестер. С ним больше не говорили о знакомстве его младшей дочери с мистером Слоупом, однако он заметил, что за завтраком архидьякон был гораздо сумрачнее, чем накануне.