Джордж Менвилл Фенн - Сокровища глубин

Так жива была эта сцена, что Дач вскочил со своего места с громким криком, опрокинул стул и тяжелая крышка конторки с шумом захлопнулась.

Расп тотчас вбежал в контору с тяжелым топором водолаза и остановился, вытаращив в изумлении глаза.

– Не сошел ли кто с ума? – заворчал он.

– Это ничего, Расп, – сказал Дач, вытирая пот со лба.

– Никогда прежде не слыхал такого шума, – ворчал Расп.

Положив топор, он подошел к камину, поправил огонь и вышел, бормоча.

Дач начал ходить по комнате. Он намеревался было тотчас помчаться домой, но удержался. Голова его кружилась, но мало-помалу он сделался спокойным и вынул часы. Только пять часов, а он сказал, что не будет обедать дома, останется работать и вернется не раньше девяти.

Он должен оставаться тут и работать еще несколько часов, делать расчеты, требующие всего его внимания, когда он чувствует себя не в силах делать это. В висках стучало, нервы были натянуты, и он почти сходил с ума.

– Негодяй! – стонал он. – Это должно быть предостережением. Да поможет мне Господь, я хочу узнать все.

Дач Поф схватил шляпу и пальто и хотел выбежать на улицу, но вдруг воспоминание о том вечере, который он провел с женой до приезда кубинца, заставило его остаться.

– Подожду, – сказал он хриплым голосом, опять начиная расхаживать взад и вперед. – Подумаю, взгляну на дело хладнокровно или сойду с ума. Нет, это не годится. Что это я расхаживаю здесь, как дикий зверь в клетке!

Он сделал усилие и принудил себя сесть.

– Теперь посмотрим, – сказал он. – Что это значит? Я здоровый, крепкий человек, а что я делаю?

Он помолчал, прежде чем ответил на свой вопрос.

– Предавался таким мыслям, которые бесчестят меня, и вообразил разный вздор. Представил себе сцену, которая никогда не могла произойти; и на основании одного воображения, что я решаюсь делать? Примчаться домой таким ревнивым безумцем, как Отелло, исказить все, что увижу, поверить тому, чего не существует, и вообще разыграть такую роль, в которой я буду раскаиваться до последнего дня моей жизни. Бедная Эстера! Неужели дошло до того, что я не могу положиться на тебя, и собираюсь шпионить за тобой? Нет, не хочу! И с какой стати я так сумасбродно ревную к этому человеку? Разве моя жена подавала мне когда-нибудь малейший повод? Никогда, благодарение Богу! Неужели этого мало для меня? Если всякий человек, у которого хорошенькая жена, будет поступать таким образом, что из этого выйдет? В своей жене я уверен. Разберем теперь этого человека. Он вежлив, изящен, оказывает внимание моей жене. Это сделал бы всякий иностранец на его месте. Стыдись, Дач, стыдись! – увещевал он сам себя. – Он твой гость, и гость женщины, честь которой вне подозрения. Ты оставляешь ее каждый день, а спрашивает ли она тебя, где ты был, что ты делал? Подозревает ли она тебя? Ну, Дач Поф, жалкий безумец, если бы она видела, что ты разговариваешь с хорошенькими женщинами, как поступила бы она? Я скажу тебе. Она раскрыла бы свои нежные, чистосердечные глаза, взглянула бы на тебя с любовью и так же мало сомневалась бы в твоей привязанности, как в существовании Бога. И я не стану в тебе сомневаться, моя дорогая, – пробормотал он, отправляясь к своей конторке, вынув фотографию и поцеловав ее.

Потом он сел на свое место и так сосредоточился на работе, что когда взглянул на часы, было уже почти девять. Домой он пошел пешком.

Несмотря на свою решимость, он не мог не видеть, что Эстера казалась бледной и взволнованной, когда он вошел в маленькую гостиную, и что она вела себя странно и была напряжена. Ее глаза робко встретились с его, а рука ее дрожала.

Он, однако, не придал этому особого значения и начал разговаривать. Лоре был в самом веселом расположении духа и рассказывал анекдоты о своих путешествиях, так что и Дач развеселился. Было около полуночи, когда они пошли спать. Эстера казалась так бледна, что Дач это заметил.

– Здорова ли, ты, душа моя? – спросил он.

Она хотела что-то сказать, когда поймала взгляд Лоре, устремленный на нее с каким-то странным выражением, и ответила торопливо:

– О да, я здорова.

– Ты не чувствуешь прежних симптомов?

– О нет, – ответила она, улыбаясь, – ты так тревожишься обо мне.

– Это неудивительно, – сказал Лоре, – имея такую жемчужину жену. Ну, я должен идти спать. Спокойной ночи, любезные хозяин и хозяйка.

Он подошел к Эстере, поцеловал ей руку, тотчас обратился к Дачу и пожал его руку с таким дружелюбием, что молодой англичанин ответил ему таким же дружеским пожатием.

– Послушай, Эстера, – сказал Дач, – я пригласил Джона Стодвика, его сестру и доктора Мельдона обедать у нас в четверг. Пошли сама письмо мисс Стодвик и пригласи мистера Паркли, чтобы у нас вышел приятный вечер.

Эстера Поф тотчас повеселела и начала говорить, как она устроит обед. Кубинец ушел с какой-то странной улыбкой на лице.

– Даже не знаю, что сказать на это, Дач, – продолжала Эстера шутливо, делая усилие чтобы преодолеть утомление, которое, по-видимому, овладело ею. – Носятся слухи, сэр, что мисс Бесси Стодвик была влюблена в одного известного нам господина.

– Бедная Бесси! – задумчиво сказал Дач.

– Бедная Бесси, сэр? Так это правда?

– Думаю да, моя дорогая. Конечно, с моей стороны самонадеянно говорить это, но, кажется, было так. Но у этого господина, – прибавил он, привлекая жену к себе, – было только одно сердце и им овладела одна госпожа. Эстера, моя возлюбленная, никогда в жизни не думал я ни о какой другой женщине и каждый день люблю тебя сильнее.

Она закрыла глаза, и слезы омочили ее ресницы. Когда муж прижал ее к сердцу, она вздохнула.

В этот вечер больше не упоминали о мисс Стодвик. Время проходило быстро, и наступил четверг. Дач так был занят и так твердо решился не слушать более наущений своей фантазии, что не обращал никакого внимания на то, как кубинец держал себя в его доме. Лоре не торопил теперь приготовления к экспедиции, а, напротив, сердился на Паркли и Дача за их торопливость, ссылался на нездоровье, и большую часть времени проводил в коттедже.

Обед прошел очень приятно; стол был украшен великолепными цветами, которые кубинец купил в подарок, и богатыми фруктами, которые привез Паркли.

К большому восторгу Дача, он увидел, что его жена и Бесси Стодвик подружились. Обе, вероятно, желали ему показать, что нисколько не думали о прошлом. Кубинец же прекратил свое ухаживание за Эстерой, повел Бесси к обеду и осыпал своими иностранными комплиментами эту высокую, походившую на Юнону девушку.

Единственным человеком в этом обществе, сохранявшим серьезный вид, был Джон Стодвик, смотревший на все это тревожным взглядом, кроме того, казалось, ему было досадно, когда мистер Мельдон, молодой доктор, говорил с его сестрой. Надо сказать, однако, что у него самого не было недостатка во внимании, потому что, понимая его болезненное состояние, и Дач и Эстера очень старались, чтобы он приятно провел время.