Уильям Теккерей - Сочинения

Из нескольких коротких писем, прибывших к нам одно за другим, мы узнали, что после смерти прославленного полководца наш дорогой Гарри был оставлен адъютантом ври новом командующем – генерале Амхерсте. В середине октября поступило известие о капитуляции Монреаля, а затем и всей Канады, и в коротенькой приписке к тому же письму Гаррн сообщал, что теперь он думает попроситься в отпуск и поехать домой проведать матушку, которая – сообщал капитан Уорингтон, – судя по ее письмам, стала «злющая, как медведица».

Что послужило причиной этой злобы, мне нетрудно догадаться, хотя ее когти и не могли дотянуться до меня. Я «писал брату очень подробно все, что произошло со мной в Англии.

А затем 25 октября прилетела весть о том, что его величество скончался в Кенсингтоне от удара и нами теперь правит Георг III. Боюсь, что мы не слишком огорчились. Какое дело до Атридов тем, чьи сердца полны erota mounon? [500] Молодой принц был скромен, красив, отважен, мы с открытой душой верили молве, которая приписывала ему все эти добродетели, и кричали «ура» вместе с толпой других верноподданных, приветствовавших его восшествие на престол. Нам, обыкновенной молодой влюбленной парочке, нашептывающей друг другу нежности в укромном уголке, и в голову не проходило, что это событие может как-то повлиять на нашу судьбу.

Не кому дано знать, как великие события могут отразиться на его жизни? Наш малыш Чарли в своем Чартер-Хаусе возымел неистовое желание немедленно увидеть нового короля, так как по случаю его восшествия на престол доктор Крусиус устроил своим ученикам каникулы. И вот когда я, Чарли, Этти и Тео (мисс Тео уже настолько к этому времени окрепла, что могла пройти довольно много миль пешком) слушала перед Сэвил-Хаусом на Леетер-Филдс, как герольды возвещают начало нового царствования, какой-то карманный воришка стянул часы с цепочкой у стоявшего рядом с нами джентльмена, был пойман и отправлен в тюрьму, и произошло все это единственно по причине восшествия его величества на престол. Не умри старый король, джентльмен с часами и цепочкой не оказался бы в толпе, часы не были бы похищены, и воришка не был бы поймал и не получил бы нарядную порку. Точно так же и же судьбе многих прямо или косвенно отразилось это великое событие и даже – на судьбе таких незаметных людей, как мы.

А произошло это следующим образом. Лорд Ротем был близким другом августейшей семьи из Сэвил-Хауса, знавшей и ценившей но заслугам его многочисленные достоинства. Сам же он, в свою очередь, больше всех людей на свете любил своего соседа и старого соратника Мартина Ламберта и всегда утверждал, что благороднее его нет джентльмена на земле. И лорд Бьют, пользовавшийся первое время неограниченным влиянием при дворе нового короля и исполненный – в начале своего недолгого и не слишком для него счастливого пребывания у власти – благородного стремления: оказывать покровительство везде, где он видел подлинные заслуги, составил себе чрезвычайно высокое мнение о мистере Ламберте на основании отзывов его старого и верного друга.

В это время мой (и Гарри) старинный друг, священник Сэмпсон, бессчетное количество раз побывавший за этот год в тюрьме и хранивший в душе неистребимую ненависть к каслвудским Эсмондам и столь же стойкую привязанность ко мне и к моему брату, занимал пустующую кровать моего дорогого Гарри (в собственной квартире он не появлялся во избежание встречи с бейлифом). Я любил общество Сэмпсона, ибо более забавного шутника в священническом облачении свет еще не родил, и к тому же он разделял все мои восторги, расточаемые в адрес мисс Тео, и никогда не уставал (и клялся мне в этом) выслушивать их; он восхищался, и, право, мне кажется, вполне искренне, и «Кариезаном», и «Покахонтас» и мог читать наизусть целые монологи из этих трагедий, и с не меньшим чувством и выразительностью, чем сам Барри или кузен Хэган. Сэмпсон был постоянным посредником между леди Марией и теми из ее родственников, которые не отрекались от нее, и, будучи сам вечно в долгах, никогда не отказывал в сочувствии и другим беднякам, всегда готов был распить с ними кружку пива и пролить слезу над их судьбой. Его знакомство с миром ростовщиков было поистине фантасмагорическим. Он хвастливо утверждал, что никакому другому священнику не дадут столько денег под залог, как ему. Разумеется, он никогда не платил своих долгов, но и должникам своим прощал легко. Вечно пребывая в бедности, он все же ухитрялся постоянно помогать своей нуждающейся младшей сестре, и едва ли когда-нибудь более щедрый, добрый и беспечный плут скалил зубы из-за решетки долговой тюрьмы. Говорят, что я люблю окружать себя паразитами. Признаюсь, я испытывал глубокую симпатию к Сэмпсону и уважал его, пожалуй, больше, чем многих людей, более достойных уважения.

Узнав, что лорд Бьют вошел в состав кабинета, Сэмпсон принялся клятвенно заверять меня, что его милость – большой поклонник моего драматического искусства, что он был в театре, видел моего «Карпезана» и пришел в восторг, что он – клялся Сэмпсон – и сам мог бы не хуже сыграть роль короля, и, несомненно, найдет для меня должность, соответствующую моей знатности и талантам. Он требовал, чтобы я посетил приемную его милости. Я не желаю? Да, все мы, Эсмонды, горды, как сам Люцифер, а уж если на то пошло, наш род не ниже любого самого знатного рода в Европе. Да, черт побери! Кем были предки его милости, когда мы, Эсмонды, уже были владетелями больших графств, воинами и крестоносцами? А те кто были? Жалкие, оборванные шотландцы, черт побери, промышлявшие рыбой на своих островах. А теперь времена переменились. Теперь шотландцы в фаворе. Но об этом лучше помалкивать.

– Я не против его возвышения, – сказал Сэмпсон, – но он должен позаботиться и о вас, и о нашем драгоценном, благородном, храбром капитане, и он это сделает, черт побери! – зарычал достойный пастор. А когда месяц спустя после своего восшествия на престол его величество приказал поставить «Ричарда III» в «Друри-Лейн», мой капеллан бесился, клялся и божился, что он еще увидит его величество в «Ковент-Гарден» на представлении «Карпезана». И вот однажды утром он ворвался ко мне в спальню, где я еще нежился в постели, и, размахивая газетой, заорал во всю глотку: «Ура!»

– Что случилось, Сэмпсон? – спрашиваю я. – Моего брата повысили в чине?

– Нет, правду сказать, нет, но кого-то другого повысили. Ура! Ура! Его величество назначил генерала Ламберта губернатором и главнокомандующим острова Ямайки.

Я вскочил с постели. Вот так новость! Мистер Ламберт отправится в свое губернаторство и кто-то еще уедет вместе с ним? Накануне вечером я ужинал в «Кокосовой Пальме» в компании нескольких светских щеголей, а этот негодяй Гамбо забыл передать мне записку от моей бесценной возлюбленной, содержавшую ту же самую новость. Тео просила меня непременно встретиться с ней на следующий день в полдень в обычном месте [501] .