Владимир Бенедиктов - Другие редакции и варианты (сборник)

Да, кару высшую в войне сознали мы –
Потомки Каина. Ее несут народы
И терпят над собой, как терпят зло природы,
Как родовый недуг, как черный пир чумы,
Не знаем, что творим!.. Но благо провиденье!
Мы в зле от вящих зол приемлем исцеленье.
Коснея в тишине, наш тучный эгоизм
Благоутробствуя, не мыслит протрезвиться.
Нам нужно потрясать больной наш организм,
Чтоб язвам внутренним не дать укорениться,
Нам нужно молнии, чтоб прояснить глаза,
Чтоб образумить нас, нам надобна гроза.
Чтоб хоть росток зерна, что мир зовет любовью,
Нам вызвать, мы должны обрызгать почву кровью;
Пусть девятнадцатый наш не гордится век!
Он темен, человек и в нем лжечеловек!
И если варварством не дышат в цирках игры
И смертные на бой с зверьми не сведены,
Зато весь мир наш цирк, в котором львы и тигры
Христолюбивыми людьми заменены.
Страданья крестные Распятого мы множим,
И распинаем вновь его мы каждый час:
Всё губим мы себя и всё сгубить не можем,
Он гибнуть не дает и всё спасает нас.

А тут толкованье начнется
Фигур и значения их,
И басни стишок подвернется,
А если зартачится стих
И в горле засядет занозой, –
Чтоб в грязь не ударить лицом,
Махнет толкователь и прозой.
Да с рифмой, да с красным словцом.

Того, сего или иного ради
Всё поднялось враждебно против нас.
Там продувной племянник лезет в дяди
И, всякими неправдами крепясь,
Весь мир мутит, пытаясь нас ослабить.
Там Англия (всегда не прочь пограбить,
Где случай есть), прижав как раз к нему
Свой рыбий хвост, как жадная акула,
На нас свой зев кровавый растянула.

Да наша кость для ней жестка в Крыму.

С дорогой пыль с дали слегалась…

На поле хлынул ратный строй,
И скоро поле взволновалось
Забот воинских кутерьмой, –
И односуточные домы,
Сплетясь из ветвей и соломы,
Воздвиглись. Западает день,
Уж поле хладом облилося,
Скрипит забор, трещит плетень,
Падут, – и пламя завилося,
И, сыпля искры к небесам,
Восходит, блещет и дымится;
Кругом него толпа теснится,
Возобновляя фимиам.
Народ, разгульный словно море,
Кипит на полевом просторе;
Всё дышит жизнью боевой,
Блестит воинственной красой.
Вдали отсталые телеги
Несут дары походной неги,
Развьючен утомленный конь,
Вздымает медленно копыто,
Храпит и в землю бьет сердито
И дико смотрит на огонь.
Подъемля длань с походной флягой,
Солдат, свершив тяжелый путь,
Отрадно освежает грудь
Душеспасительною влагой.
Ложится Вакхова роса
На завитках его уса –
Он бодр и весел становится;
Слова проблещут остротой,
И он на грудь земли сырой
ложится.
Иной перед огнем стоит.
Колебля взмокшие одежды,
И дым, взвиваяся, коптит
Полусомкнувшиеся вежды.
Другие вдаль гурьбой летят
И, область торга осаждая,
Ее торжественно громят,
Монетой звонкою стреляя.
А там пестреющим венком
Питомцы брани молодые
Сидят и вольным языком
Решают споры вековые,
И шумно чайник круговой
Перед огнем опустошают,
Из трубок вьется дым седой,
И шутки беглые сверкают.
А там усталый часовой
В цепи, перекликаясь, бродит
И взором бдительным обводит
Кипящий табор кочевой.
Всё звуков и движенья полно
И дикой, бурной суеты;
Луна лишь тихо и безмолвно
Глядит с небесной высоты
На бедный мир – юдоль тревоги,
Плывя под сводом голубым,
Где мирны ангелов чертоги
И вечный трон неколебим.

Вот игрушки вам! – А тут,
Отойдя в сторонку,
Жду я, что-то мне дадут, –
Старому ребенку?

Нет! Играть я не горазд.
Годы улетели.
Пусть же кто-нибудь подаст
Мне хоть ветку ели.

Буду я ее беречь, –
Страждущий проказник, –
До моих последних свеч,
На последний праздник.

К возрожденью я иду,
Уж настал сочельник.
Скоро на моем ходу
Нужен будет ельник.

Проникнуты тайной немою,
Вокруг него тени стоят,
И свет окружается тьмою,
И «тьма же его не объят».

Не умею я быть целым

Плоть понежишь – дух обидишь.

В небе звезд блестящих много, –
Чудный блеск! Смотри, любуйся!
Но наука, глядя строго,
Говорит: «Разочаруйся!

Искры те, что так лучисты, –
Те ж миры, в них те ж соблазны,
Как отсюда смотришь, – чисты!
А вблизи, пожалуй, грязны.

Может быть, и там есть в пятнах
Тьма явлений неутешных,
И загадок непонятных,
И созданий многогрешных».

Ум мой – трепетный искатель –
Отдан весь недоуменью…
Научи меня, создатель,
Высшей мудрости – смиренью!

И любви поддельной силой
Взгляд ее меня пронзал.
«Друг, меня ты понял, милый?»
– «Понял!» – глухо он сказал.