Генри Джеймс - Бостонцы

– Я думаю, вам лучше зайти в другой раз, – спокойно предложил Селах, хотя Олив почувствовала, что это неспроста.

Мистер Грэйси предпринял отчаянную попытку протестовать:

– Взгляните на нас, мисс Таррант. Разве вы не хотите спасти Гарвардский Колледж? – спросил он, притворно нахмурившись.

– Я не знала, что Гарвардский Колледж – это вы! – шутливо ответила Верена.

– Боюсь, вы сильно разочарованы, если ожидали сегодня узнать больше о наших убеждениях, – сказала миссис Таррант с оттенком беспомощного сочувствия, обращаясь к мистеру Грэйси.

– Что ж, доброй ночи, мисс Ченселлор, – продолжила она. – Надеюсь, вы достаточно тепло одеты. Я полагаю, вы согласитесь, что мы достаточно делаем для продвижения наших идей. И большинство людей вовсе не против них. Там небольшая дырка в террасе, доктор Таррант всё никак не запомнит, что надо попросить кого-нибудь заделать её. Боюсь, вы думаете, что мы слишком увлечены всеми этими новыми надеждами. Что ж, мы были очень рады видеть вас в нашем доме. Это пробудило во мне аппетит к общению с людьми. О, у вас колёсный экипаж? Я сама терпеть не могу сани, меня в них укачивает.

Таков был ответ хозяйки на весьма формальные слова прощания мисс Ченселлор, которое та произнесла, пока три леди шли вместе к выходу из дома. Олив удалилась из гостиной быстро, ничего не различая перед собой и не удостоив прощанием никого из присутствующих. В спокойном состоянии она была очень вежлива, но будучи взволнованной, вечно допускала досадные промахи, мысли о которых после долго мучили её по ночам. Иногда они пробуждали в ней угрызения совести, иногда чувство торжества. Сейчас же она чувствовала, что ей явно не хватило хладнокровия. Таррант хотел проводить её по ступеням, ведущим из дворика, к её экипажу. Он напомнил ей, что доски террасы в буквальном смысле находятся в крайне шатком положении. Но она попросила его не беспокоиться и практически втолкнула обратно в дом. Она вывела Верену в тёмную прохладу ночи, закрыв за ней дверь. Над ними раскинулось великолепное небо, иссиня-чёрное с серебром – сияющая сокровищница зимы, в котором звёзды были подобны мириадам льдинок. Воздух был тих и свеж, и мелькающий снег казался пугающим. Теперь Олив точно знала, какую клятву она хочет потребовать у Верены. Но было слишком холодно, и она не могла задержать её здесь надолго. Тем временем в гостиной, Миссис Таррант заметила, что, похоже, будто мисс Ченселлор не доверяет Верену её собственным родителям. И Селах доверительно добавил, что его дочь будет очень рада выступить перед всем Гарвардским Колледжем, если её пригласят. Мистер Бюррадж и мистер Грэйси тут же ответили, что пригласят её от имени Университета. И Маттиас Пардон подумал (и заявил) с ликованием, что ничего подобного доселе не бывало. Но тут же добавил, что будет нелегко уговорить на это мисс Ченселлор, тем самым выразив общее мнение собравшихся.

– Я вижу, что вы отчего-то сердиты, – сказала Верена Олив, пока они стояли под звёздным небом. – Я надеюсь, что причина не во мне. Я что-то не то сделала?

– Я не сердита – я встревожена. Я так боюсь потерять вас. Верена, не губите меня, только не губите меня! – Олив говорила тихо и страстно.

– Погубить вас? Вы боитесь, что я провалюсь?

– Вы не можете, конечно, вы не можете провалиться. Ваша звезда ведёт вас. Но не слушайте их.

– Кого вы имеете в виду, Олив? Моих родителей?

– О, нет, не ваших родителей, – холодно ответила мисс Ченселлор. Она помолчала и продолжила: – мне нет дела до ваших родителей. Я уже говорила вам прежде. Хотя теперь я познакомилась с ними, – как они хотели, и как хотели вы, несмотря на то, что я этого не желала – мне нет до них никакого дела. Я скажу это ещё раз, Верена. Будет нечестно, если я заставлю вас думать, что они мне не безразличны.

– Но почему, Олив Ченселлор! – прошептала Верена, как будто пытаясь, несмотря на досаду, которую вызвало у неё это заявление, отдать должное беспристрастности подруги.

– Да, я непреклонна. Возможно, даже жестока. Но мы должны быть непреклонны, если хотим победить. Не слушайте молодых мужчин, когда они пытаются обмануть и запутать вас. Им нет до вас дела. Им нет дела до всех нас. Их заботит только собственное удовольствие, которое, по их мнению, полагается им по праву сильнейшего. Сильнейшего ли? Сомневаюсь.

– Некоторым из них мы очень небезразличны. Мне кажется, что небезразличны, – сказала Верена с улыбкой, которая в темноте казалась слабой.

– Да, если вы готовы бросить всё. Я уже спрашивала вас прежде – вы готовы бросить всё?

– Вы хотите сказать, бросить вас?

– Нет, всех наших несчастных сестёр, все наши надежды и цели, – всё, что для нас свято и ради чего мы живём!

– О, они вовсе не хотят этого, Олив, – Верена улыбнулась уже явно и добавила: – Они не хотят столь многого!

– Что ж, тогда идите и произнесите речь перед ними, – и спойте им, и спляшите заодно!

– Олив, вы жестоки!

– Да, это так. Но пообещайте мне одну вещь, и я стану нежнее, чем вы можете представить!

– Здесь не самое подходящее место для обещаний, – сказала Верена, поёживаясь и оглядывая окружающую темноту.

– Да, я ужасна. Я знаю это. Но обещайте, – и Олив притянула девушку к себе, набросив на неё полу своего плаща, свободно висевшего на её худой фигуре, и приобняв другой рукой. Та посмотрела на неё с мольбой и сомнением.

– Пообещайте, – повторила Олив.

– Что-то ужасное?

– Никогда не слушать их, никогда не доверять…

В этот момент дверь дома вновь отворилась, и свет из холла протянулся через террасу. В дверях стоял Маттиас Пардон, и Таррант с женой и двумя визитёрами, похоже, тоже пришли с ним, чтобы посмотреть, что так задержало Верену.

– Похоже, вы начали лекцию прямо здесь, – сказал мистер Пардон. – Будьте осторожнее, леди, иначе вы примёрзнете друг к другу!

Мать громко напомнила Верене, что та сведёт её в могилу, но Верена всё же ясно услышала последние пять слов, которые Олив произнесла очень тихо. Олив уже оставила подругу и быстро шла по направлению к ожидающему её экипажу. Таррант кинулся в погоню, чтобы помочь ей. Остальные отбуксировали в дом Верену. «Обещайте, что не выйдете замуж!» – эти слова эхом отдавались в её поражённом сознании. Она продолжала слышать их, когда мистер Бюррадж вернулся к прерванному разговору и попросил её хотя бы назначить дату, когда они смогут услышать её. Она знала, что в требовании Олив не было ничего удивительного для неё: эта мысль уже витала в воздухе. Если бы её когда-нибудь спросили об этом, она непременно ответила бы, что не думает, что мисс Ченселлор хочет, чтобы она вышла замуж. Но эта мысль, высказанная так, как это сделала её подруга, показалась ей чересчур пафосной, и в результате этой краткой и жёсткой беседы она лишь почувствовала себя взволнованной и нетерпеливой, как будто внезапно смогла заглянуть в будущее. Будущее это было ужасно, несмотря на то, что кому-то такая судьба могла показаться заманчивой.