Мэри Уэстмакотт - Хлеб великанов

– Это потому, что у тебя безнадежно романтический взгляд на жизнь, – спокойно отозвался Себастьян. – Тебе нравится, когда поэты голодают в мансардах, художники трудятся в поте лица, не получая признания, а скульпторам аплодируют только посмертно.

– Но ведь так всегда и происходит!

– Не всегда, хотя достаточно часто. А я считаю, что это должно происходить как можно реже. Публика всегда принимает в штыки все новое, но ее можно заставить изменить свое отношение, если найти правильный подход. Вот для этого и нужно знать, что окупится, а что нет.

– Это компромисс, – заметил Вернон.

– Это здравый смысл! Почему я должен терять деньги, субсидируя то, что мне нравится?

– Себастьян! – воскликнула Джо. – Какой же ты все-таки…

– Еврей, – спокойно закончил Себастьян. – Ты это имела в виду? Да, у евреев хороший вкус – мы знаем, какая вещь стоящая, а какая нет. Мы не следуем за модой, а отстаиваем собственное суждение и оказываемся правы! Люди видят во всем этом только финансовую сторону, только коммерцию, но есть и оборотная сторона медали.

Вернон усмехнулся.

– В том, о чем мы говорим, есть две ипостаси, – продолжал Себастьян. – На свете существуют люди, стремящиеся по-новому мыслить, действовать и творить, но не имеющие возможности этого добиться, так как окружающие боятся всего нового. Есть и другие люди, всегда знающие, что нужно публике, и потворствующие ее вкусам, потому что это более надежный и безопасный способ достичь успеха и прибыли. Есть и третьи – те, кто находят новое и прекрасное и рискуют вкладывать в него деньги. Вот чем я намерен заняться. Я собираюсь купить картинную галерею на Бонд-стрит – вчера подписал договор – и пару театров, а позднее начать выпуск еженедельника, совершенно непохожего на те, которые издавались до сих пор. Более того, я хочу, чтобы все это окупалось. Многие вещи, которыми я восхищаюсь, нашли бы признание у кучки образованных эстетов, но меня интересуют не они. Все, чем я занимаюсь, должно пользоваться широчайшим успехом. Черт возьми, Джо, неужели ты не понимаешь, что половина прелести каждой вещи состоит в том, чтобы сделать ее окупаемой? Успех оправдывает твои действия.

Джо покачала головой. Она не выглядела убежденной.

– Ты действительно собираешься все это проделать? – спросил Вернон.

Кузены не без легкой зависти смотрели на Себастьяна. Его отец умер несколько лет назад, и в двадцать два года у него было столько миллионов, что дух захватывало при одной мысли об этом.

Дружба с Себастьяном, начавшаяся давным-давно в Эбботс-Пуиссантс, за эти годы только окрепла. Он и Вернон были товарищами в Итоне, учились в одном колледже в Кембридже, а во время каникул все трое проводили вместе много времени.

– А как насчет скульптуры? – внезапно осведомилась Джо. – Она тоже входит в сферу твоих интересов?

– Еще бы. А ты все еще жаждешь заниматься – лепкой?

– Это единственное, что меня по-настоящему увлекает.

Вернон расхохотался:

– А через год тебя будет так же страстно увлекать поэзия?

– Нужно время, чтобы найти истинное призвание, – с достоинством ответила Джо. – Но на этот раз я говорю серьезно.

– Ты всегда говоришь серьезно, – отмахнулся Вернон. – Слава богу, что ты хотя бы забросила эту чертову скрипку.

– Почему ты так ненавидишь музыку, Вернон?

– Не знаю. Я всегда ее ненавидел.

Джо повернулась к Себастьяну. Замявшись, она спросила не без ноток смущения:

– Что ты думаешь о работах Поля Ла Марра? Вернон и я ходили к нему в студию в прошлое воскресенье.

– Дребедень, – лаконично ответил Себастьян.

Щеки Джо слегка порозовели.

– Это потому, что тебе непонятен его стиль. По-моему, он чудесен.

– Ни рыба ни мясо, – невозмутимо добавил Себастьян.

– Иногда ты бываешь просто невыносимым! Только потому, что ему хватает смелости нарушать традиции…

– Вовсе нет, – возразил Себастьян. – Человек может нарушить традицию, вылепив кусок стилтонского сыра и заявив, что так себе представляет купающуюся нимфу. Но если он никого не убедил, то, значит, потерпел неудачу. Делать что-то не так, как все, еще не является признаком гениальности. В девяти случаях из десяти это способ завоевать дешевую популярность.

Дверь открылась, и в комнату заглянула миссис Левин.

– Чай подан, дорогие, – улыбаясь, сообщила она.

На ее обширном бюсте поблескивала гагатовая брошь. Искусную прическу увенчивала черная шляпа с перьями. Она выглядела законченным символом материального процветания и смотрела на сына с нескрываемым обожанием.

Они встали, собираясь следовать за ней.

– Ты не сердишься на меня, Джо? – вполголоса спросил Себастьян.

В его голосе послышались жалобные интонации, выдававшие еще незрелого и легкоранимого человека. А ведь всего минуту назад он демонстрировал недюжинный ум и безграничную уверенность в – себе.

– Почему я должна сердиться? – холодно отозвалась Джо.

Она двинулась к выходу, не глядя на него. Себастьян с тоской смотрел ей вслед. Джо обладала той мрачноватой, магнетической красотой, которая созревает рано. На фоне матово-белой кожи ярко выделялись густые, черные как смоль ресницы. В ее движениях ощущалась томная страстность, неосознанная и одновременно притягательная. Хотя Джо была младшей из всех троих – ей недавно исполнилось двадцать, – Вернон и Себастьян представлялись ей всего лишь мальчишками, а мальчишек она презирала. Собачья преданность Себастьяна раздражала ее. Ей нравились опытные мужчины, которые говорят не вполне понятные, но волнующие слова. На долю минуты Джо закрыла глаза, вспоминая Поля Ла Марра.

Гостиная миссис Левин являла собой причудливую смесь вызывающей роскоши и почти безупречного, даже строгого вкуса. Первым комната была обязана хозяйке, обожавшей бархатные портьеры, позолоту и мрамор, а вторым – Себастьяну. Это он снял со стены бессистемно подобранные картины, заменив их двумя по своему выбору. Его мать примирила с их «невзрачностью» уплаченная за них огромная сумма. Старинная испанская кожаная ширма и изящная ваза из французской эмали также были подарками – сына.

Сидя перед массивным серебряным подносом, миссис Левин подняла чайник обеими руками, продолжая задавать вопросы слегка шепелявым голосом:

– Как поживает твоя дорогая матушка? Теперь она совсем не бывает в Лондоне. Передай ей от меня, что она рискует заржаветь. – Миссис Левин разразилась добродушным хрипловатым смехом. – Я ни разу не пожалела о том, что наряду с сельским домом мы обзавелись и городским. Не спорю, Дирфилдс очень хорош, но хочется, чтобы вокруг было побольше жизни. Себастьян скоро вернется домой навсегда – он полон планов. Его отец был таким же – заключал рискованные сделки, не слушая ничьих советов, и не только не терял деньги, а выручал вдвое или даже втрое больше. Мой бедный Яков был очень толковым.