Уильям Фолкнер - Звук и ярость

– Ммммммммммммммммм! Иисусе! Я вижу, о Иисусе!

– О слепой грешник! Вам говорю, братья, к вам обращаюсь, сестры; отвернул Господь свой всемогущий лик и сказал: я не стану набивать мой рай битком! Вижу я, осиротелый Бог затворил свою дверь; вижу, катит воды поток, вижу тьму и смерть вечную поколений. И вот! Братья! Да, братья! Что же я вижу? Что я вижу, о грешник? Я вижу воскресение и свет, вижу, кроткий Иисус говорит: они убили меня, чтоб вы могли жить; я умер, чтоб те, кто видит и верит, не умерли никогда. Братья, о братья! Я вижу День Судный, и слышу золотые трубы, трубящие славу, и восстают мертвые, с кем кровь и память Агнца!

В вихре голосов и рук сидел Бен с блаженной неподвижностью в нежном синем взоре. Рядом, выпрямившись, сидела Дилси и плакала строго и тихо в горниле и крови вспомянутого Агнца.

И пока они шли в ярком полудне вверх по песчаной дороге среди беззаботной болтовни расходящихся прихожан, она продолжала плакать, не обращая внимания на разговоры вокруг.

– Вот проповедник так проповедник! Поначалу-то и смотреть вроде не на что, а уж потом!

– Он увидел державу и славу.

– Верно. Видел их. Прямо как я тебя.

Дилси плакала беззвучно, и ее лицо оставалось неподвижным, а слезы катились своими извилистыми путями среди морщин; она шла, высоко подняв голову, и не вытирала их.

– Ну, чего ты, мама? – сказала Фроуни. – Люди же смотрят. А скоро мы мимо белых пойдем.

– Я видела первого и последнего, – сказала Дилси. – Ну и оставь меня.

– Чего первого и последнего? – сказала Фроуни.

– Оставь, – сказала Дилси. – Видела я начало, а теперь вижу конец.

Однако прежде, чем они свернули на улицу, она остановилась, приподняв платье, и утерла глаза подолом самой верхней из нижних юбок. Потом они пошли дальше. Бен плелся рядом с Дилси и глядел на Ластера, который, лихо заломив новую соломенную шляпу, вышагивал с зонтиком впереди в солнечном свете, как большой глупый пес глядит на маленькую умную собачонку. Они дошли до калитки и свернули в нее. Бен сразу начал хныкать, и некоторое время все они смотрели от калитки на квадратный облупившийся дом с обветшалым крыльцом-верандой.

– Что там нынче случилось-то? – сказала Фроуни. – Что-то ведь не так.

– Ничего, – сказала Дилси. – У тебя свои дела, а у белых свои.

– Что-то там не так, – сказала Фроуни. – Я ж его ни свет ни заря услышала. Ну, да это не мое дело.

– А я знаю что, – сказал Ластер.

– Лучше б ты поменьше знал, – сказала Дилси. – Фроуни ж сказала, что это не твое дело, ты что, не слышал? Уведи-ка Бенджи за дом, и чтоб он у тебя не плакал, пока я соберу обед.

– А я знаю, где мисс Квентин, – сказал Ластер.

– Ну и знай, да только про себя, – сказала Дилси. – Как Квентин понадобится твой совет, я тебе скажу. А теперь идите-ка играть за домом.

– Ты же знаешь, что будет, чуть они там начнут гонять мячик, – сказал Ластер.

– Они еще не сейчас начнут. А к тому времени Т.П. подойдет покатать его. Ну-ка, дай мне новую шляпу-то.

Ластер отдал ей шляпу и пошел с Беном на задний двор. Бен все еще хныкал, но негромко. Дилси и Фроуни пошли в хижину. Вскоре Дилси снова появилась в вылинявшем ситцевом платье и пошла на кухню. Огонь в плите погас. В доме не было слышно ни звука. Она надела фартук и поднялась наверх. Нигде не было слышно ни звука. В комнате Квентин все оставалось как перед их уходом. Она вошла, и подобрала трико, и убрала чулок в ящик, и закрыла его. Дверь миссис Компсон была закрыта. Дилси постояла перед ней, прислушиваясь. Потом открыла ее и вошла – вошла в душную всеобъемлющую вонь камфоры. Шторы были опущены, комната и кровать в полумраке, так что сначала она решила, что миссис Компсон спит, и уже повернулась уходить, когда та заговорила.

– Ну? – сказала она. – Что такое?

– Это я, – сказала Дилси. – Вам нужно чего?

Миссис Компсон не ответила. Немного погодя, вовсе не повернув головы, она сказала:

– Где Джейсон?

– Он еще не вернулся, – сказала Дилси. – Чего вам нужно-то?

Миссис Компсон ничего не сказала. Подобно многим холодным слабым натурам, столкнувшимся наконец с неотвратимой катастрофой, она откуда-то эксгумировала подобие стойкости, силы. У нее это была неколебимая убежденность в сути еще не открывшегося события.

– Ну? – сказала она потом. – Ты ее нашла?

– Что нашла? О чем вы?

– Записку. Все-таки у нее должно было хватить уважения, чтобы написать записку. Даже Квентин написал.

– Об чем это вы? – сказала Дилси. – Разве вы не знаете, что она жива-здорова? Помяните мое слово, еще не стемнеет, как она придет.

– Вздор, – сказала миссис Компсон. – Это у нее в крови. Как дядя, так и племянница. Или как мать. Уж и не знаю, что было бы хуже. Но меня, кажется, это даже не трогает.

– Да зачем вы так говорите? – сказала Дилси. – С чего бы она вдруг такое сделала?

– Не знаю. А какая причина была у Квентина? Во имя всего святого, какая у него была причина? Ведь не просто же он хотел пойти мне наперекор и заставить меня страдать. Каков бы ни был Бог, этого бы он не допустил. Я же из благородной семьи. Глядя на мое потомство, можно и усомниться, но это так.

– Вот погодите, и сами увидите, – сказала Дилси. – Вечером она будет тут. У себя в постели.

Миссис Компсон ничего не ответила. Намоченное камфорой полотенце лежало у нее на лбу. Черный халат лежал поперек изножья постели. Дилси стояла, держась за дверную ручку, и смотрела на нее.

– Ну? – сказала миссис Компсон. – Чего ты ждешь? Ты собираешься приготовить хоть какой-нибудь обед для Джейсона и Бенджамина или нет?

– Джейсон еще не пришел, – сказала Дилси. – Чего-нибудь я сготовлю. А вам все-таки ничего не нужно? Грелка еще горячая?

– Ты могла бы дать мне мою Библию.

– Я ж дала вам ее утром.

– Ты положила ее на край кровати. Сколько времени, по-твоему, она могла там пролежать?

Дилси прошла от двери к кровати, и пошарила в тенях под ее краем, и нащупала раскрытую Библию, упавшую переплетом вверх. Она расправила загнувшиеся страницы и опять положила книгу на кровать. Миссис Компсон не открыла глаз. Ее волосы и подушка были одного цвета, под апостольским платом влажного от камфоры полотенца она походила на молящуюся старуху монашенку.

– Не клади же ее опять туда, – сказала она, не открывая глаз. – Ты положила ее туда в тот раз. Или ты хочешь, чтобы я встала с постели поднимать ее?

Дилси протянула руку с Библией через нее и положила книгу на широкий край постели.

– Вы ж так читать не сможете, – сказала она. – Может, поднять немножко штору?

– Нет. Оставь шторы в покое. Иди и приготовь что-нибудь для Джейсона.

Дилси вышла. Она закрыла дверь и вернулась в кухню. Плита почти совсем остыла. Пока Дилси стояла перед ней, часы над буфетом пробили десять раз.