Оливия Уэдсли - Заложница любви

Он произнес это как самую простую вещь, но Сара вздрогнула тотчас же и отодвинулась от него.

– Я знаю, вы не любите таких похвал, – возразил он несколько сурово. – Между тем, наверное, мужчины говорили вам такие вещи тысячи раз, а красивые женщины обыкновенно привыкают к ним.

– Нет, – поспешно протестовала Сара. – Это неверно.

– Извините мою откровенность, но, только делая личные замечания, можно стать ближе к другому лицу, я хочу сказать – сделаться чьим-либо другом, – спокойно продолжал Жюльен.

– Разве? – воскликнула Сара, смутно досадуя и удивляясь, почему в присутствии этого человека она не чувствует себя свободной, не может говорить так, как говорит с другими, и спокойно вести беседу о пустяках, как бы ей хотелось.

Когда она нарочно заговорила о работе Гиза, о деле Луваля, адвокат отвечал ей с полной откровенностью, подробно изложил дело и, высказав свои заключения, прибавил:

– Моя работа, во всяком случае, является лишь главным образом средством к достижению цели. Я не из тех людей, жизнь которых бывает поглощена их работой или которые удовлетворяются своим успехом. Может быть, я потому не могу этим удовлетвориться, что, когда я был мальчиком, мне было некогда мечтать, а теперь мне этого хочется очень сильно. Я богатею и буду еще богаче со временем. А тогда я брошу работу и… и буду жить!

Он на мгновение остановился и затем прибавил все тем же спокойным голосом:

– Знаете, я увидел вас в первый раз в опере, два года тому назад. Я не смогу забыть этого мгновения никогда.

Позади них раздался голос Кэртона. Сара быстро повернулась. Она не испытывала ни удовольствия, ни досады вследствие его прихода, но какое-то необъяснимое побуждение заставило ее более тепло приветствовать Шарля, чем она хотела бы на самом деле.

– Я приехал в своем автомобиле и хочу отвезти вас всех с собой на выставку во дворец, – скороговоркой протараторил он. – Поедем, Сара. Бобби говорит, что он везет леди Диану, а вы, Жюльен, и я можем поехать на лимузине.

– Но… – как-то беспомощно протестовала Сара, внезапно почувствовав какую-то неуверенность в себе.

– Пустяки, она, конечно, поедет, мсье Кэртон, – решительно заявил Роберт. – Ну, иди, Сюзетта, принеси свой плащ.

Через десять минут они уже подъезжали к новому танцевальному залу, который был в моде тогда. Публика теснилась у входа. Кэртон тотчас же пригласил леди Диану, а Роберт увлек Сару, Гиз остался сидеть в ложе и смотрел на танцующих.

Когда Роберт привел Сару назад, Гиз просто сказал ей: «Теперь мой черед!» – и прежде чем она успела выразить согласие или отказаться, она уже закружилась в его объятиях.

– Значит, у вас все же нашлось время научиться танцевать? – сказала она ему с несколько насмешливой улыбкой.

Если б он мог говорить искренне, то должен был бы сказать:

– Да, я выучился танцевать, чтобы при первом же удобном случае заключить вас в свои объятия.

Мысль, что он мог бы сказать ей это, промелькнула в его мозгу, но так же быстро исчезла, и осталась только сардоническая улыбка, вызванная ею.

– Чему вы смеетесь? – спросила она.

– Когда-нибудь я скажу вам это… наверное! – ответил он.

– Если вы так уверены в этом, то почему не скажете теперь же?

– Потому что вы тотчас же отойдете от меня или даже убежите прочь, как улетает великолепная бабочка, когда ее напугают.

– Значит, ваша улыбка имеет какое-то страшное значение?

– Нет, но только причина ее не совсем обыкновенная, уверяю вас.

Он заглянул в ее глаза и незаметно сжал ее крепче в своих объятиях.

«Этот странный человек, по-видимому, влюблен в меня», – подумала Сара, но не почувствовала при этом никакого волнения или тревоги. Она была спокойна и уверена в себе, и никакая эмоция не шевельнулась у нее в ответ на эту мысль.

Она не могла прожить два года в свете, где веселятся не на одних только благотворительных базарах или скачках, и не узнать, что мужчины восхищаются ею и желают любить ее. Да, она это знала, но не задумывалась над этим. Она долго находилась под обаянием своей первой любви, а затем так была подавлена болезнью Коти, что в эмоциональном отношении совсем перестала существовать для внешнего мира. Появление Шарля Кэртона заставило ее встрепенуться, но не вызвало у нее никаких ответных чувств к нему. Но ведь невозможно встретиться с человеком когда-то любимым и игравшим в течение некоторого времени большую роль в вашей жизни и не уплатить при этом той дани, которую требует от вашего сердца прежняя страсть. Сару взволновал не Шарль, а ее собственные воспоминания, прежнее горе, испытанное ею, и это сделало ее более доступной эмоциям. Если бы не вернулся Кэртон и не заставил ее встрепенуться, то она никогда не догадалась бы, что Гиз ее любит. Хотя она только посмеялась над этой догадкой и тотчас же отбросила ее, но настоящее чувство все же отозвалось в ее душе и только усилило в ней интерес к Жюльену. Когда она ехала домой, сидя напротив обоих мужчин, то чувствовала, что атмосфера вокруг нее начинает звенеть, словно насыщенная электричеством.

Кавалеры подождали у входа, чтобы проститься с нею, и, по-видимому, им это было нелегко. Жюльен пошел пешком, когда Сара скрылась в подъезде, и Кэртон остался один в своем экипаже.

«Этот молодой нахал влюблен в нее», – решил Кэртон. Но ведь и он тоже был влюблен и сам не отрицал теперь этого факта. Сара занимала все его мысли, та новая Сара, у которой было богатство, положение и самый удобный, беспомощный муж. Вся эта схема, как сказал себе Кэртон, могла бы быть специально создана провидением для него. Он, конечно, не мог уверить себя, что Сара любит его, но он не хотел быть безнадежным обожателем. Даже самый скромный по натуре человек, который был некогда страстно любим какой-нибудь женщиной, не в состоянии поверить, чтобы в ее сердце могла бесследно исчезнуть всякая привязанность к нему, а Кэртон вообще не страдал избытком смирения, и правила, которыми он руководствовался в своей жизни, опирались на его личный опыт и знание женщин. К Саре он применил следующий принцип: «Никогда не бывает слишком поздно, чтобы надеяться, или слишком рано, чтобы вновь начать строить».

Шарль надеялся; он знал цену сентиментальным воспоминаниям, своей сдержанности и проявлению рыцарских чувств, но он хотел, чтобы были видны раны, нанесенные ему. Он приходил ежедневно и сообщал Саре о всех своих решениях и открытиях. Она не отрицала присущего ему очарования, удивляясь лишь, что он до сих пор сохранил его и что даже она это чувствовала.

Габриэль объявила весело и простодушно, что она влюблена в него. Адриену он тоже нравился. Он принадлежал именно к такой категории людей, которых все любили. Кроме того, он вдруг оказался человеком, нуждающимся в сочувствии и поддержке окружающих, потому что доктор-специалист, к которому он обратился, объявил, что у него болезнь сердца.