Александр Володин - С любимыми не расставайтесь! (сборник)

Костры на холмах все горели.

– Иди, иди. Я действительно пока отдохну… Видишь, Сын мой, что творится. Вот и сестра моя побежала куда-то. В какое-то место. Знаю, почему она бежит отсюда. Чтобы я не увидела ее погибель. Хорошо, что не увижу… Не увижу, как Твой брат будет торговать Твоим именем. Не увижу, как другой Твой брат станет потешать римлян. Не увижу… Получается, что фарисей был прав. Все ушли, осталась я одна. В пустом доме, точно. Пошлет сюда людей, чтобы посмотрели на меня. Как я живу в пустом доме. И будут говорить: а фарисей это предсказал. Что делать, надо жить. Надо ждать. Может быть, они еще и вернутся… Может быть, и Ты вернешься? Вспомнишь дорогу в родной дом? Неведомы Твои дела. Все равно знай, я жду Тебя. Я долго могу ждать, сколько нужно. Явишься – а я дома, я здесь…

Декабрь. 1615 год. Селенье Тобосо. В зажиточном крестьянском доме, за пустым дощатым столом, сидели: Альдонса, девушка двадцати шести лет, ее отец, ее мать, ее жених и Санчо Панса, худой человек с выпуклыми светлыми глазами. Отец сказал:

– А я думал, что вы полнее.

– Раньше я был полный, а теперь худой, – объяснил Санчо.

– И в книге написано, что Санчо Панса полный, – подозрительно заметил жених.

– Но потом я похудел.

– Когда же это с вами случилось? – поинтересовался отец.

– Недавно.

– Что-нибудь со здоровьем? – спросила мать.

– Горе у меня было. Неприятность. Беда.

Все закивали головами:

– Да…

– Да…

– Да…

Только Альдонса не сказала «да». Она была не то злая, не то сонная.

Отец сказал:

– Говорят, это был прекрасный человек.

– Цвет рыцарства, гордость Ламанчи, – подтвердил Санчо.

– Да и одной ли только Ламанчи!

Санчо с горечью произнес:

– Теперь, когда его нет, мир наполнится злодеями. Потому что все злодеяния будут оставаться безнаказанными.

– На улицу не выйдешь, – поддержала мать.

Санчо привычно проговорил:

– Смиренный со смиренными, гордый с надменными, он смотрел опасности прямо в глаза. Он не унывал в бедах. Он был влюблен ни в кого.

Мать не поняла:

– Вы изволили сказать, что он не был влюблен ни в кого?

– Он был влюблен ни в кого.

Отец обратился к жениху:

– Понял?

– Не понял.

Мать попросила:

– Если можно, скажите еще раз, Санчо, он не был влюблен или был влюблен?

– Разумеется, был.

– В кого же, интересно было бы знать? – съязвил жених.

– Ни в кого.

Отец начал гневаться:

– Ведь ясно, черт побери! Что ты привязался к человеку?

– А говорят, что в книге написано иначе.

– Владычицей его души была несравненная Дульсинея. Но она как бы была, но в то же время ее как бы и не было! Но он был верен ей и отвергал королев, императриц и всякого рода дам.

– Значит, она как бы и была? – продолжал язвить жених.

– Как бы и была.

– Но уж, во всяком случае, это была, наверно, знатная дама? – сказал отец.

– Она была бесподобна по своей родовитости. Ибо на благородной крови произрастает красота более высокая, нежели у низкого происхождения.

– Теперь тебе ясно? – спросил жениха отец.

– Почти что.

– Слава богу. Но что же мы не выпьем за знакомство? Такой человек, Санчо Панса – и не зазнался, пригласили – пришел. Теперь-то вас, наверно, все зовут. То никому не были нужны, а то всем понадобились!

Мать внесла бурдюк с вином и кроличий пирог. Санчо оживился.

– А вы уверены, что Дульсинея – знатная дама? – жених ядовито спросил, обращаясь к Санчо.

– Сказано же, к чему сто раз повторять? – свирепел отец.

– Ее знатность была видна на расстоянии арбалетного выстрела.

Жених заметил:

– Но ходят слухи, будто вы как-то застали ее за просеиванием зерна? Во дворе, как какую-нибудь затрапезную крестьянку?

– Да будет вам известно, что с нами всегда творились вещи, совершенно не похожие на те, что случались с другими странствующими рыцарями.

– С ними всегда творились такие вещи! – подхватил отец.

– Завистливые волшебники видели, что их козни и каверзы на нас не действуют, так они – что? Вымещали свою злобу на той, что была моему господину дороже всего. Вот они и превратили ее в крестьянку и принудили исполнять столь черную работу, как просеивание зерна.

– И замолкни. И пей, – повелел отец жениху.

– Еще вопрос. Почему эта Дульсинея называется Тобосская? – не унимался жених.

– Дульсинея Тобосская, это верно, так она называется, – сказал Санчо.

– Значит, она живет в Тобосо?

– Раз Тобосская, значит, в Тобосо, где же ей еще жить?

– Мало ли в Тобосо девушек. Не наше дело в этом разбираться, – возмутился отец.

– Но у такой знатной дамы должен быть дворец в Тобосо. Почему-то о нем ничего не известно, – настаивал жених.

Санчо был озадачен:

– Действительно, чем бы это объяснить?

– Это я вас спрашиваю, чем бы это объяснить?

– Дай человеку поесть, – вмешалась мать.

– Это жених нашей дочери. Дотошный парень, – обозлился отец.

– И все же прошу ответить на вопрос. Ибо это кровно меня касается. А также и всех остальных. Только все делают вид, что это их не касается. А я не хочу делать вид. Кто же такая эта знатная дама из Тобосо? Ее нетрудно здесь отыскать, – каменея, сказал жених.

– Как же ее отыщешь, если она была превращена в невоспитанную сельчанку! В заколдованную, оскорбленную, униженную и подмененную! И вот почему я буду всечасно ее оплакивать. Ибо только благодаря несравненной Дульсинее село наше станет знаменито и прославится в веках, подобно тому, как Трою прославила Прекрасная Елена.

– Постойте, тогда уж не надо отвлекаться. Это господин ваш был, как говорят, помешан, но вы же, слава богу, в здравом уме? Вы упомянули здесь презренную крестьянку, в которую ваши недруги превратили Дульсинею. Тогда расскажите нам про эту крестьянку, и дело с концом. Если бы она сейчас попалась вам на глаза, вы бы ее узнали? – спросил отец.

Санчо уже охмелел:

– Еще бы! Я распознал бы ее на расстоянии полета копья. Едва мы с господином выехали из лесу, как вместо нашей принцессы, которая вот только что восседала передо мною на иноходце, к нам приближается поселянка на ослице! «Ах, мошенники! – кричу. – Эх вы, волшебники зловредные! За что же вы так нам досаждаете?» Я спешился, взял за недоуздок осла той поселянки, в которую обратилась Дульсинея, и сказал: «Королева, принцесса и герцогиня красоты! Вот блуждающий рыцарь Дон Кихот Ламанчский стоит рядом со мной как столб, сам не свой. Это он замер перед лицом великолепия вашего!..» Тут и он опустился рядом со мной на колени и устремил смятенный взор на ту, которая была королевою и герцогинею, хотя и выглядела деревенской девкой, к тому же не слишком приятной наружности и с родимым пятном над губой.