Андрей Битов - Нулевой том (сборник)

И мы снова летим. И на этот раз прилетим. Потому что там, где мы сядем, так далеко, что и самолеты эти огромные дальше не летят, а лишь свои, местные, да и сядем мы в пункте моего назначения.

И взлетали мы из пурги и ночи, а тут светлеть стало, и зарозовела под нами и вдали полоса, и стала она шириться и расти, и стали видны под нами белые плотные облака.

Потом засверкало все невыносимо. Погасли плафоны. Настало утро. Но там-то, внизу, мы думали, все та же темень и пурга, и это только тут, на десяти тысячах, такое сверкание, потому что мы выше всех облаков – тут всегда сверкание.

И вдруг не стало под нами облаков. И не то чтобы мы уже пошли на посадку – просто мы влетели в хорошую погоду, а погода эта простиралась как раз над тем дальним краем, куда я летел. И там, глубоко под нами, были его горные цепи, как колотый сахар, и большие, голубые, конечно, озера – они разворачивались под крылом и то приходили, то уходили, будто кто поворачивал под нами это сизое блюдо с колотым сахаром. А старожилы кричали и тыкали пальцем в иллюминаторы: видишь, видишь! – и называли хитрые имена этих гор и этих озер.

А когда мы сели, то сели мы у подножия большого, отдельно стоящего вулкана. Над вершиной его было маленькое облачко, а внизу, у трапа, стоял мой знаменитый друг в кожаной куртке и широко улыбался.

Солнце, снег, друг и самое раннее в моей жизни утро, почти самое раннее во всей моей стране, а там, далеко, дома, еще спят вовсю.

Здравствуй, друг! Это дома мы – противоположности. А здесь у нас все будет общее: крыша тут и дом там, в воспоминаниях. Я рад тебе. Я не только прилетел, я как бы вернулся назад, увидев тебя. Ты – залог моего возвращения. Собственно, оно уже началось – возвращение домой. Получай свои письма и гостинцы. Да, папа здоров, и мама здорова. Хорошо-то у вас как! Весна! «У нас всегда так», – бормочет друг. А что это за облачко над горой? Почему всюду ни одного и лишь над ней? «А это не гора, а вулкан. И не облачко, а это он курится…» – бормочет друг. Рот его раскрылся, и его нет рядом со мной. Это я – здесь, а он сейчас там, в Ленинграде. Мой друг читает письмо.

– Здравствуй!

С детства я бредил путешествиями. Над кроватью висела карта мира – два обозримых, но непостижимых круга – восточное и западное полушария. Меня манила Монголия. Пржевальский был моим кумиром. Но здесь меня ждало разочарование: весь мир был уже открыт еще в прошлом, XIX веке. В Горный институт я поступил, потому что любил горы. Но и их я забросил, потому что – не Эверест. Там я и встретил снова своего антипода. Он полез не вверх, а вглубь: как залез в вулкан, так из него и не вылез.

Мне гораздо легче относиться к нему с восхищением, чем всерьез. Хотя бы потому, что я знаю этого 75-летнего мальчика с 1946 года. Наш лагерь оказался через десятилетия выдающимся. В нем проходили пионерскую службу будущие прославленный герой-полярник и депутат Артур Чилингаров, увенчанный поэт и мэтр Евгений Рейн, выдающийся физик-теоретик Александр Штейнберг, а один выдающийся бандит даже был расстрелян. Все мы теперь выглядим и чувствуем себя, как говорят, «по паспорту». И только Генрих ни в чем не изменился. Неизменность такого рода настолько же граничит с ограниченностью, как и с феноменальностью. Эталон, как в городе Севре близ Парижа. Или как в анекдоте: один еврей увидел бегемота и сказал: «Не может быть!» Думаю, что отношение Генриха ко мне аналогично, то есть взаимно. Параллельность наша бесконечна, как у Лобачевского. Сколько бы я ни менялся, он себе не изменял.

«Выставка-проверка документов», по выражению Юза Алешковского. Тут будет и справка о включении в отряд космонавтов для полета на Луну; и справка о понижении в должности из директоров в кочегары; и права на вождение вертолета; и главный орден государства Никарагуа; и удостоверение академика и удостоверение генерала МЧС; и автограф-посвящение Иосифа Бродского; и свидетельство о рождении еще одного сына. Генрих был представлен и на Героя России и не получил звание лишь из-за чиновничьей придирки: по уставу он должен был иметь до этого хотя бы одну, хотя бы какую государственную награду – так у него ни одной не было. У нас до сих пор мало быть героем, чтобы стать еще и Героем… Остается лишь Книга рекордов Гиннесса: в ней есть результат Генриха, полученный в кратере действующего вулкана.

Есть что-то общее между танком, носорогом и гением: атака. Генрих никогда не отступит. Вот и сейчас я изо всех сил стараюсь ему позавидовать, а – не получается. Потому что он опять на своем месте, с которого не сойдет уже никогда. Но пройдет всюду. Каким-то образом.

Он проникает в любую приемную: мэра, министра, олигарха, губернатора. Причем без видимых или сомнительных ухищрений – главное, его несомненная уверенность, что его не могут не принять. Убедительно лишь отсутствие какой бы то ни было нервозности. Поэтому меня уже не удивляет появление его среди ночи у меня в больничной палате. Как он проник на охраняемую территорию, куда машины и днем не пускают? как проехал вплоть до моего корпуса? как его пропустили спящий охранник и дежурная медсестра? Удивляет меня лишь то, что он поручил охраннику присмотреть за машиной. И вот он везет меня по Третьему кольцу, прихватив за собой младшего своего отпрыска. Генрих ни секунды не сомневается, что знает, куда едет. Но едем мы как-то немножко долго. «Папа, а тебе не кажется, что мы проезжаем мимо нашего дома уже в третий раз?» – резонно спрашивает его сынок. Но главное, что мы доезжаем, и без аварий.

Поэтому я призываю всех чиновников и олигархов, замминистров и министров, премьеров и президентов проявить своевременно милость и сдаться на милость (все равно придется: прочитайте хотя бы мою повестушку) перед двумя его последними подвигами-проектами:

1. Промышленная добыча рения из вулканического газа (что выгодно и стратегически необходимо нашей оборонке и астронавтике); у академика Г.С. Штейнберга для этого уже готовы и вулкан, и лицензия, и технология, и патенты.

2. А также постройка действующего гейзера в Москве (уже выделен для этого островок за подписью мэра и прочих).

Я говорю Генриху: не проще ли построить такой гейзер прямо на территории Кремля? И он ничуть не удивляется. «Надо подумать», – ни тени сомнения, что и это возможно. Так что лучше сдаться. Расслабиться и получить удовольствие. «Удалиться под сень струй». Иначе забьет у вас однажды фонтан прямо из Лобного места. Генрих Ш. заслужил этот прижизненный памятник себе.