Андрей Битов - Нулевой том (сборник)

– По боксу?.. – ухмыльнулся Сергей Андреевич.

– Да, я помню, он еще тогда мечтал стать боксером. Совсем ведь ребенок был. Его доставили с простреленной рукой, хирург у нас тогда такой мясник был, сказал, что руку отрежут, а какой же боксер без руки – он и сиганул в окно. Да ловкий был, как обезьяна, не разбился. Потом у него горячка случилась, после сотрясения. Вот я и дежурила. Выходит, руку себе спас таким образом и чемпионом стал – Мересьев своего рода… Он все мячик потом жал, как гипс сняли. Даже спал с мячиком. Тебе неинтересно?

– Очень интересно…

– Спрячь карточку, – Екатерина Андреевна рассердилась. – Я ведь тебе не просто сантименты развожу. Я ведь тоже ребенка не хотела. Я вообще не любила ни детей, ни мужчин. А вышло, что тебя одного и любила, да вот с Иваном Модестовичем всю жизнь пронянчилась, и вот боксера этого пожалела – вот и вся жизнь. А ты все не понимаешь или вид делаешь?.. Такой и есть, я не досказала: тогда с папиросами… отрыдали мы, я закурила, а ты и решил, что теперь все в порядке, и не то чтобы хоть что-нибудь понял, а прямо так и сказал мне сквозь слезы и поцелуи: мама, дай и мне папироску. Ну, хоть одну затяжечку, в последний раз!.. – Екатерина Андреевна рассмеялась. – Было тебе восемь, а теперь – тридцать.

Сергей Андреевич полез за сигаретами.

– Вот-вот! А я тогда и бросила…

Сергей Андреевич тоже рассмеялся и сунул сигарету обратно в карман.

– Нет, ты все-таки делаешь вид, не можешь ты не понимать, о чем я говорю! Ты же детский врач, в конце концов! Ты же сам мне сегодня рассказывал, как три ночи из больницы не выходил, с мальчишкой возился, пока не выходил…

– Но это же совсем другое дело, мама! Это пусть в газетах пишут о борьбе за жизнь человека, а мы – за свое дело боремся. И я не считаю неблагородным признаться, что, если бы не такой интересный случай, я бы не сидел у этой кроватки. Это не значит, что я мальчика не жалел. Только мои чувства здесь ни при чем – важно, что он выжил, а я оказался прав в диагнозе и лечении… На первом курсе я никак не мог поверить, что гинеколог может жениться… А ведь женятся и любовниц имеют!

– Странно, как у тебя в голове все разлучено друг с другом… Ты и твое дело, ты и твоя любовь. Будто это вне тебя, а не в тебе. И не у одного тебя… – Екатерина Андреевна задумалась. – Сейчас все про природу трубят, про охрану среды. Будто это что-то такое снаружи нас гибнет, а не мы сами… Вот пока не поймут, что все это в нас гибнет, что это мы сами больны, а не посторонняя нам рыба, все это и будут одни слова…

– Это замечательная мораль, мама, – кивнул Сергей Андреевич. – Но это не совсем то же самое, о чем мы говорили…

– То же. То же самое. Человек – тоже природа. Мораль в человеке и есть то, что в нем равно природе…

– Какая ты умная у меня, мама! – восхитился Сергей Андреевич, пробуя ее обнять.

– Это не ум! – рассердилась Екатерина Андреевна.

– Сережа! Сергей Андреевич!.. – звали со двора.

Дверь приотворилась, и просунулся корреспондент:

– Екатерина Андреевна… У нас все готово!

Сергей Андреевич растерялся и замешкался.

– Иди, Сережа, – вздохнула Екатерина Андреевна. – Ничего, ничего, ступай. Побеседуй с людьми на самом деле умными…

– Мама!.. – взмолился Сергей Андреевич.

– Не сердись… – она поцеловала его в лоб. – Прости меня. Иди. Я потом приду…

И Сергей Андреевич вышел с облегчением.

Екатерина Андреевна услышала возбужденные голоса, глянула в окно и увидела расположившуюся вокруг мангала компанию: Степанов был уже тут, и Харитоныч, и Иван Модестович конечно. Но что ее совсем возмутило, это Таня и Тоня – они тоже примостились на один чурбачок, таким тесным столбиком, как попугайчики-неразлучники…

– Таня, Тоня! – крикнула Екатерина Андреевна, распахнув окно. – Берите по куску мяса и марш отсюда! Чтобы я вас здесь не видела!..

– А правда, Степанов, что в Репове кого-то живьем сожгли? – спросил директор, разливая.

– И ничего подобного! Никаких происшествий не наблюдалось. Я там вчера как раз был. У одной бабы, Уколова Нюра, что в сельпо работает, курятник было загорелся. Его тут же одним ведром и потушили. Так она решила, что это поджог, что это одна высланная, которую она подозревала в связи со своим мужиком, подожгла. Ну, Уколова на весь поселок разнесла, что зарубит ее. Из этого и вышло, что кто-то сгорел. – Степанов вгрызся в новый кусок мяса.

– Здесь человек сгорел… Стихи Фета, – туманно сказал Иван Модестович.

– Да, следствие наоборот: доказать, что ничего не произошло. Российский детектив, – сказал Сергей Андреевич. – А вы, Аркадий, не были еще в Репове?

– Нет, а что?

– То есть как что? – всполошился Иван Модестович. – Это же будущий град Китеж! Стариннейший в нашем краю поселок, с оригинальнейшей деревянной архитектурой, четыре церкви, а какие ворота, какие ставни во всех домах!.. И все это буквально через год, после пуска Верхней ГЭС, будет затоплено. Завтра же едем, Аркадий Ильич! Я вам все покажу. Там можно сделать прекрасный альбом по деревянной архитектуре! Хоть что-то сохраним. Благороднейшее дело…

– И девушек тамошних посмотрите… – сказал директор.

– Да, там есть кадры, – усмехнулся Сергей Андреевич.

– Как кадры? Какие кадры? – оживился корреспондент.

– Это же сто первый километр! – пояснил Степанов. – Девицы там есть.

– Очень, очень любопытно! – загорелся корреспондент, от возбуждения кусая бороду. – Это символ! Старый город, ГЭС, новый путь в жизнь!.. Я еду!

– Отметьте также, дорогой Аркадий, – заметил Сергей Андреевич, – одну любопытную особенность: у вас сто первый километр отчисляется на восток, а у нас как до Тихого океана дошло, так и вспять: у нас сто первый – на запад…

– Ох-хо-хо-хо-хи-хи! – тоненько, взахлеб, помахав себе ладошкой в рот после глотка, смеялся корреспондент. – Кайф! Кайф!..

Общество действительно уже «поймало кайф»…

Варя растерянно кружила вокруг сарая, словно порываясь уйти и не решаясь. Роль затворницы, на которую она, не подумав, согласилась, ей не нравилась: забыли про нее, что ли?

Совсем решилась уйти, и тут увидела Екатерину Андреевну. Та брела своей тяжелой поступью к сараю в крайней задумчивости, ничего не видела вокруг. Чувствуя, что ее никто наконец не видит, она так постарела, так устала…

Варя отступила за угол сарая. Замешательство ее длилось секунду: она улыбнулась своей идее и шмыгнула в сарай. Волчонок радостно приветствовал ее.

Варя поспешно легла и притворилась спящей.

Дверь скрипнула, рванулся свет.

Екатерина Андреевна в упор разглядывала Варю, как неживую вещь. Мысли ее были тяжелые.

– Не спишь ведь… – сказала она.

Варя старательно не просыпалась.

Старуха не любила сейчас жизнь, не любила и Варю. Не сознавая, зачем ей это, она сняла со стены вожжи и, ухмыльнувшись, выровняла и взвесила их в руке.