Пелам Вудхаус - Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)

Затем следовало:

– Он пожелал… э… увидеться со мной. (Или, если родитель уже получил свой титул: «Он желает обговорить кое-что со мной». Различие почти неприметное, но он всегда упирал на него.)

Вскоре такси увозило его по длинной дороге, и начиналась моя работа, а вместе с ней – и самовоспитание души, про которую я упоминал.

«Выполнение обязанностей» требует от человека немалых усилий. Приходилось отвечать на вопросы, разнимать драки, останавливать старших мальчиков, чтобы не мучили младших, останавливать младших, чтобы те не мучили самых маленьких, предотвращать швыряние камнями и ходьбу по мокрой траве, следить, чтобы не донимали кухарку, не дразнили собак, не производили слишком громкого шума. А заодно – препятствовать всем формам харакири: лазанию по деревьям, по водосточным трубам, свисанию из окон, катанию по перилам, глотанию карандашей и выпиванию чернил на спор («а тебе слабо»).

Приходилось – с перерывами – совершать и другие подвиги: разрезать баранью ножку, раздавать пудинг, играть в футбол, читать молитвы, преподавать, загонять отставших в столовую и обходить спальни, проверяя, выключен ли свет. Но это еще не все.

Мне ужасно хотелось угодить Синтии, но выпадали минуты в первые дни, когда я недоумевал, как же мне урвать время для похищения. Ведь именно похитителю, как никому другому, требуется свободное время – выпестовать на досуге хитроумный замысел, выстроить планы.

Школы бывают разные. «Сэнстед-Хаус» принадлежит к самому трудному разряду. Постоянные отлучки мистера Эбни немало отягчали бремя его учителей, особая его почтительность к аристократии – еще больше. Старания превратить «Сэнстед-Хаус» в место, где нежно лелеемые отпрыски как можно меньше ощущали бы временное отсутствие титулованных мамаш, привели к благостной терпимости, которая и ангелов превратила бы в бесенят.

Успех или провал учителя, по-моему, – всего лишь вопрос удачи. У моего коллеги Глоссопа имелись почти все качества, необходимые для успеха, но не повезло. С надлежащей поддержкой мистера Эбни он сумел бы навести порядок в классе. Но сейчас у него всегда стоял бедлам, а когда директора заменял он, в школе царил хаос.

Мне же, напротив, повезло. По какой-то причине мальчики приняли меня. Почти в самом начале я насладился величайшим триумфом в жизни учителя: один мальчик смачно треснул по голове другого за то, что тот упорно продолжал шуметь, хотя я велел ему замолкнуть. Сомневаюсь, возможно ли в какой другой области испытывать столь сладкий трепет от завоеванной популярности. Вероятно, подобие такого чувства испытывают политические ораторы, когда их аудитория шумно требует изгнания возмутителя спокойствия, но все равно по остроте своей это не сравнится с учительским. Учитель в классе абсолютно беспомощен, если мальчишки решат, что он им не нравится.

Только через неделю после начала семестра я познакомился с Золотцем.

Я с самого начала старался высмотреть его, и когда обнаружилось, что в школе мальчишки нет, растревожился не на шутку. Послала меня сюда Синтия, я тружусь, как в жизни не трудился, а может – все зря?

Но как-то утром мистер Эбни отвел меня после завтрака в сторонку:

– Э… мистер Бернс…

И я в первый раз услышал эти, вскоре ставшие до боли знакомыми, слова:

– Боюсь, мне необходимо сегодня съездить в Лондон. У меня важная встреча с отцом мальчика, который скоро приедет в нашу школу. Он пожелал… э… увидеться со мной.

Может, наконец-то Золотце!

И я оказался прав. На переменке ко мне подошел Огастес Бэкфорд, брат лорда Маунтри. Крепкий мальчуган с россыпью веснушек на носу. Два качества завоевали ему популярность и славу: он умел задерживать дыхание дольше любого другого мальчишки и всегда первым узнавал все сплетни.

– Сегодня вечером, сэр, приедет новый мальчик, – зашептал он, – американец. Я слышал, как директор сообщал об этом домоправительнице. Его фамилия Форд. Кажется, отец у него жуть какой богатый. А вы хотите быть богатым, сэр? Я хотел бы. Если б я был богатым, то накупил бы себе много чего. Когда я вырасту, я стану богачом. Я слышал, как мой отец говорил про это с адвокатом. Скоро, сэр, приедет новая горничная. Я слыхал, кухарка говорила Эмили. Вот я, хоть тресни, не стал бы горничной. Лучше уж кухаркой.

Мальчик на минутку задумался над этой альтернативой, а когда заговорил, то затронул проблему еще более животрепещущую:

– Вот если б вам, сэр, не хватало полпенни до двух пенсов, чтобы хватило купить ящерку, где бы вы их раздобыли, сэр?

Свои полпенни он получил.

Тем же вечером, в четверть десятого Огден Форд, мечта похитителей, вошел в «Сэнстед-Хаус». Ему предшествовали: Обеспокоенный Взгляд, мистер Арнольд Эбни, таксист с огромной коробкой и наш слуга с двумя чемоданами. Первым я упомянул Обеспокоенный Взгляд, потому что Взгляд этот существовал сам по себе.

Сказав, что обеспокоенным взглядом мистер Эбни смотрел, я бы создал ложное впечатление. Мистер Эбни попросту плелся за ним в кильватере. Обеспокоенный Взгляд заслонял директора, как Дунсинанский лес – войско Макдуфа.

Огдена я увидел лишь мельком, пока мистер Эбни провожал его в свой кабинет. Мальчишкой он мне показался очень хладнокровным и еще более мерзким, чем на портрете, который я видел в отеле «Гвельф».

Через минуту дверь кабинета открылась и вышел мой наниматель. Увидев меня, он явно почувствовал облегчение.

– А-а, мистер Бернс! Как раз собирался вас искать. Вы можете уделить мне минутку? Давайте пройдем в столовую. Наш новый мальчик по имени Огден Форд, – начал он, прикрыв за собой дверь, – несколько… необычный. Он американец, сын мистера Элмера Форда. Так как он будет много времени на вашем попечении, мне бы хотелось подготовить вас к его… э… особенностям.

– А у него есть особенности?

Легкая судорога исказила лицо мистера Эбни. Прежде чем ответить, он промокнул лоб шелковым платком.

– Беря за стандарт мальчиков, которые прошли через мои руки, и, безусловно, справедливо добавить, пользовались у нас всеми преимуществами на редкость утонченной домашней жизни, можно сказать, что он… э… скажем так, несколько своеобразен. Хотя никаких сомнений, что au fond… au fond… в основе своей он – мальчишка обаятельный, ну просто прелесть, в настоящее время ведет он себя… э… странновато. Могу предположить, что его с самого детства систематически баловали. В его жизни, подозреваю я, отсутствовала дисциплина. В результате он очень отличается от обычного мальчика. У него совершенно отсутствуют та застенчивость, та неуверенность в себе, та детская способность удивляться, какие мне представляются столь очаровательными в маленьких англичанах. Он как будто пресыщенный, утомленный жизнью. Вкусы и мысли у него преждевременно развившиеся и… нетипичные для его возраста… Иногда он так диковинно выражается… У него мало почтительности к устоявшимся авторитетам, если вообще есть.