Пелам Вудхаус - Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)

Но прямой причиной явился, конечно, молодой Гиффорд.

На Марлоу-сквер, где жили Синтия с матерью, я чуть опоздал и нашел ярко разодетую миссис Дрэссилис в гостиной с бледным молодым человеком. Звался он Тэнкервилл Гиффорд, а для его близких друзей, в число которых я не входил, – Тэнки. Так же его именовали и в личных колонках глянцевых спортивных еженедельников.

Я частенько натыкался на него в ресторанах. Однажды в «Эмпайре» кто-то нас познакомил. Но он был нетрезв и упустил интеллектуальное удовольствие, какое могло ему доставить знакомство со мной. Как всякий, кто вращается в лондонских кругах, я знал про парня все. Краткая его характеристика – грубиян и хам, и, встреть я его в любой другой гостиной, не в гостиной миссис Дрэссилис, я бы удивился.

Хозяйка представила нас друг другу.

– Мне кажется, мы знакомы, – заметил я.

Он посмотрел на меня стеклянным взором:

– Не припоминаю.

Я ничуть не удивился.

В эту минуту вошла Синтия. Уголком глаза я отметил, что на лице Тэнки отразилось смутное неудовольствие, поскольку она явно мне обрадовалась.

Выглядела она потрясающе: высокая, эффектная, с прекрасными манерами. Простое платье смотрелось еще благороднее в сравнении с кричащим нарядом матери. Черный цвет красиво оттенял чистую белизну ее лица и светло-золотистые волосы.

– Вы опоздали, Питер, – взглянула она на часы.

– Знаю. Виноват.

– Ну, пора и двигаться, – вступил Тэнки. – Мое такси ждет.

– Позвоните, пожалуйста, мистер Гиффорд, – попросила миссис Дрэссилис. – Я прикажу Паркеру вызвать еще одно.

– Подвезите меня в своем, – услышал я шепот в самое ухо.

Я оглянулся на Синтию. Выражение ее лица не переменилось. Переведя взгляд на Тэнки, я понял все. Я уже замечал такое же выражение дохлой рыбы на его лице, когда меня знакомили с ним в «Эмпайре».

– Вы с мистером Гиффордом можете ехать в моем такси, – предложил я миссис Дрэссилис, – а мы поедем следом.

Миссис Дрэссилис отвергла предложение. Мне показалось, что резкую нотку в ее голосе Тэнки пропустил, но для меня она прозвучала пронзительным пением горна.

– Я не тороплюсь! – заявила она. – Мистер Гиффорд, вы отвезете Синтию? А мы с мистером Бернсом подъедем позже. Встретите Паркера на лестнице, прикажите ему вызвать другое такси.

Едва дверь за ними закрылась, как она накинулась на меня, точно разноцветная змея.

– Как вы можете, Питер, вести себя так на редкость бестактно?! – закричала она. – Вы тупица! У вас что, глаз нет?

– Простите…

– Он ведь обожает ее!

– Очень жаль.

– Почему это?

– Мне Синтию жалко.

Миссис Дрэссилис точно съежилась внутри платья. Глаза у нее сверкали. Во рту у меня пересохло и бурно заколотилось сердце. Оба мы разозлились не на шутку. Такая минута зрела уже давно, и мы оба знали это. Лично я был рад, что кризис разразился. Когда человека глубоко затрагивает что-то, великое облегчение высказаться напрямую.

– О-о! – выдохнула она наконец, и голос ее дрожал. Миссис Дрэссилис из последних сил старалась удержать контроль над собой. – Ах, мистер Бернс, что вам до моей дочери!

– Она мой большой друг.

– Очень по-дружески погубить ее единственный шанс.

– Если шанс – мистер Гиффорд, то да.

– Что вы имеете в виду? – едва не задохнулась она. – Я все вижу, все понимаю и намерена положить этому конец. Слышите? Если я впустила вас в дом, если вам позволено приходить и уходить, когда вам вздумается, как домашнему коту, то вы возомнили…

– Я возомнил… – подсказал я.

– Что можете встать на пути Синтии. Пользуетесь тем, что давно знакомы, и монополизируете ее внимание. Вы рушите ее шансы. Вы…

Тут в дверях возник бесценный Паркер и сообщил, что такси ждет.

До дома Флетчеров мы доехали в молчании. Ни один из нас не сумел воскресить тот первый бесшабашный восторг, который нес нас через начальные стадии конфликта, а продолжать ссору в менее вдохновенном состоянии было невозможно. Мы наслаждались блаженным периодом отдыха между раундами.

Когда я вошел в бальный зал, как раз заканчивался вальс. Синтия, статуя в черном, кружилась с Тэнки. Когда музыка смолкла, они оказались как раз напротив меня. Оглянувшись через плечо, девушка заметила меня и, высвободившись, быстро двинулась в моем направлении.

– Уведите меня, – тихонько попросила она. – Куда угодно! Быстрее!

Было не до того, чтобы соблюдать этикет бального зала. Тэнки, ошарашенный внезапным одиночеством, тщился, судя по выражению его лица, разрешить загадку. Пара, направлявшаяся к двери, загородила нас от него, и мы вслед за ней выскользнули из зала.

Оба мы молчали, пока не дошли до маленькой комнатки, где я размышлял тогда.

Синтия присела, бледная и несчастная.

– О Боже! – вздохнула она.

Я понял. Мне ярко представилась ее поездка в такси, эти танцы, кошмарные перерывы между ними… Дальнейшее произошло внезапно.

Я взял Синтию за руку. С измученной улыбкой она повернулась ко мне. В глазах у нее блестели слезы… Я услышал свои слова…

Теперь Синтия смотрела на меня сияющими глазами. Всю ее усталость как рукой сняло.

Я всматривался в девушку. Чего-то недоставало. Я чувствовал, еще когда говорил, что голосу моему не хватает убежденности. И тут я понял, в чем дело. Не было ни малейшего намека на таинственность. Мы слишком хорошо знали друг друга. Дружба убивает любовь.

Синтия облекла мои мысли в слова.

– Мы всегда были как брат и сестра…

– До сегодняшнего вечера да.

– А сегодня что-то переменилось? Я действительно тебе нужна?

Нужна ли? Я сам пытался задать этот вопрос себе и ответить честно. Да, в некотором роде сегодня я переменился. Добавилось восхищение ее хрупкостью, обострилась жалость. Всем сердцем мне хотелось помочь Синтии, избавить от жуткого окружения, сделать счастливой. Но нужна ли она мне в том смысле, в каком она употребила это слово? Скажем, как Одри? Я поморщился. Одри канула в прошлое, но мне было больно вспоминать о ней. Быть может, огонь погас от того, что я стал на пять лет старше? Я прогнал всякие сомнения.

– Да, переменился я. – И, наклонившись, я поцеловал Синтию. У меня было такое чувство, будто я бросаю кому-то вызов. А потом понял: вызов я бросаю себе.

Я налил горячего кофе из фляжки, которую Смит, мой слуга, наполнил для меня к моему возвращению. Кофе вдохнул в меня жизнь, угнетенность исчезла. Но на самом донышке души скреблось саднящее беспокойство, какое-то дурное предчувствие.

Я сделал шаг в потемках. Я боялся за Синтию и взялся дать ей счастье. Уверен ли я, что мне это удастся? Рыцарский пыл поугас, и зашевелились сомнения.

Одри отняла у меня то, чего я не мог возродить. Мечту, вот, пожалуй, самое точное определение. С Синтией я всегда буду стоять на твердой земле. К концу главы мы станем друзьями. И ничего больше.