Нэнси Митфорд - Не говорите Альфреду

– И вы станете по-прежнему кормить ее?

– Боюсь, что так.

– Если бы мой муж был частным лицом, все это не имело бы значения. Однако в данной ситуации я намерена избавиться от леди Леон.

– Как?

– Не знаю.

– По моему опыту общения с Полиной, невозможно отвратить ее от цели.

– Ага! Так у нее есть цель?

– Пожалуйста, не поймите меня неправильно, леди Уинчем, ее цель проста – она хочет хорошо провести время. У нее нет намерения вас огорчить, еще меньше желания нанести вред посольству или скомпрометировать Министерство иностранных дел. Все это началось, потому что Полина почувствовала внезапный импульс остановить поезд в Орри-ла-Виль и провести одну последнюю ночь в этом доме, который обожает. Вы и понятия не имеете, что она по отношению к нему чувствует.

– Напротив, я хорошо понимаю. Люди привыкают к дому, а этот – такой необыкновенный.

– Вы уже попали под его чары! Вскоре Полина обнаружила, что может и повеселиться. Она позвонила нескольким друзьям шутки ради. Они пришли. Это начало становиться важным; человек расписывается в вашей книге, а потом идет навестить Полину. Извините, пожалуйста, я вижу нунция [25] Апостольский ну́нций – постоянный дипломатический представитель папы римского в государствах, с которыми Святой Престол поддерживает дипломатические отношения. – думаю, он ищет дверь.

Милдред вышла из машины, объяснила прелату дорогу и вернулась обратно.

– Филип говорил мне, что вы очень ответственный человек, – продолжила я. – Не могли бы вы сказать ей, что если она будет продолжать в том же духе, то перечеркнет все хорошее, что сделали они с сэром Льюисом во время своей работы?

Честные глаза «мальчика из церковного хора» широко раскрылись.

– Да, леди Уинчем, я ей говорила. Я даже обратила ее внимание на то, что в конечном счете только один человек может извлечь преимущество из ее действий.

– Кто же это?

– Мистер Хрущев.

Я сообразила, что вывод этот спорный, однако не лишенный смысла.

– К сожалению, Полина совершенно не думает о важных современных проблемах. Многие европейские женщины таковы. Им не интересны такие вопросы нашего времени, как хрупкий баланс между Западом и Востоком, – они и пальцем не пошевелят, чтобы облегчить деятельность НАТО, ЮНЕСКО, ОЕЭС или Всемирного банка. Полине все это безразлично.

– Значит, вы ничего не можете сделать?

– К сожалению, нет.

– Ладно, – кивнула я. – Я могу выглядеть весьма робкой, но должна вам заметить, что часто добиваюсь своего. До свидания.

– До свидания, леди Уинчем. Было приятно с вами увидеться.

– Мы должны послать за Дэви, – сказала я.

Этот муж моей тетки долгое время играл в нашей семье ту же самую роль, что герцог Веллингтон в семье королевы Виктории. Всякий раз, когда возникала какая-то непреодолимая трудность житейской природы, консультировались именно с ним. Пока мы с Альфредом гостили у него, мы, естественно, не говорили почти ни о чем другом, кроме нашего назначения, и Дэви призвал меня не забывать, что он понимает французов. Когда-то он жил в Париже (лет сорок назад), часто посещал салоны и был любимцем их хозяек. Дэви их понимал. Он их особенно не любил, «капризных, хитрых штучек», и до того как нацисты захватили власть, в дни загнивающей Веймарской республики, действительно предпочитал им немцев. Это был вопрос общности интересов; два его главных интереса – здоровье и музыка – лучше соответствовали немецким требованиям. Как только эта здоровая, музыкальная нация начала демонстрировать иные пристрастия, Дэви покинул Берлин и все известные минеральные курорты, которые так любил и которые принесли ему столько пользы, чтобы уже туда не вернуться. С тех пор Дэви всегда повторял, что не понимает немцев. Но при этом продолжал понимать французов.

Я уж не знаю, взмаха какой волшебной палочки ожидала я от него, поскольку леди Леон и миссис Юнгфляйш не являлись француженками, и он никогда не говорил, будто их понимает. Верно, Дэви был другом детства леди Леон, но это не причина для того, чтобы он вдруг оказался более убедительным, чем глава Министерства иностранных дел. Однако было бы неплохо видеть его рядом. Я надеялась, что он встанет на мою сторону – более уверена, чем в отношении Филипа, чья личная преданность, в силу природы вещей, была двоякой. После своей беседы с миссис Юнгфляйш я имела долгую дискуссию с Альфредом, в результате которой сразу же телефонировала Дэви.

– Это сигнал бедствия, – сказала я. – Объясню, когда тебя увижу.

– Ты попала в шторм, – ответил он, даже не стараясь скрыть своего ликования, – причем раньше, чем я ожидал. Я сообщу, как только получу место в самолете.

На следующее утро на странице Мокбара можно было прочитать:

«ГЕРЦОГИ

Четыре французских герцога, три бывших министра, девять Ротшильдов и бесчисленное количество графинь пересекли двор британского посольства вчера вечером. Собирались ли они засвидетельствовать свое почтение нашему посланцу сэру Альфреду Уинчему? Нет.

В ОДИНОЧЕСТВЕ

Бывший пасторский богослов и леди Уинчем сидели в одиночестве в величественных апартаментах на втором этаже, в ожидании посетителей, которые так и не появились. Сливки парижского общества тем временем теснились в крохотной комнатке на задней лестнице.

ДВЕ ПОСЛАННИЦЫ

Ни для кого здесь не секрет, что неожиданная и неловкая ситуация возникла в посольстве, где теперь мы, кажется, имеем одного посла и двух посольских жен. Леди Леон, жена бывшего посла, по-прежнему живет тут. Леди Уинчем, хотя и очаровательная женщина, не может соперничать со своей блестящей предшественницей. Она осталась за бортом. Дипломатический корпус хотел бы знать, какова будет развязка».

Я поехала в аэропорт Орли встречать Дэви. Хотя сейчас ему было шестьдесят пять лет, его внешность почти не изменилась с того дня, почти тридцать лет назад, когда я впервые увидела его своим острым взглядом маленькой девочки, тогда он не был, как мне показалось, похожим ни на капитана, ни на мужа. (Как потом выяснилось, я в любом случае оказалась не права. Ни у кого не было более счастливого брака, чем у моей дорогой тети Эмили.) Если лицо его сделалось немного похожим на портрет кисти Сутина [26] Хаим Сутин (1893 или 1894–1943) – французский живописец еврейского происхождения. Один из крупнейших мастеров «Парижской школы». с изображением другого, более молодого лица, его фигура была идеальной. Элегантный и гибкий, маша мне газетой «Дейли пост», Дэви отделился от группы прибывших из Лондона.

– Хорошенькое дельце! – жизнерадостно закричал он. – Я должен провести свой багаж через таможню – подожди меня в автомобиле.

Вскоре, садясь в машину рядом со мной, он произнес: