Жоржи Амаду - Габриэла, гвоздика и корица

Несмотря на ранний час, небольшая толпа наблюдала за тем, с каким трудом корабль снимают с мели. Он сел на дно у входа в бухту, казалось, он застрял там навечно. С набережной Уньяна зеваки видели, как нервничают, отдавая приказы, капитан и лоцман, как бегают матросы, как суетятся мичманы. Лодки, подошедшие со стороны Понтала, окружили корабль.

Пассажиры стояли у борта, почти все в пижамах и шлёпанцах, лишь немногие были одеты и готовы сойти с корабля. Эти последние громко перекликались с родственниками, которые встали на рассвете, чтобы встретить их в порту, они рассказывали о путешествии, шутили о том, что пароход сел на мель. С борта кто-то крикнул семье, стоявшей на берегу:

– Она умирала в страшных мучениях, бедняжка!

Услышав это известие, зарыдала женщина средних лет, вся в чёрном, которая стояла рядом с худым понурым мужчиной с траурными ленточками на рукаве и на лацкане пиджака. Двое детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слёзы матери.

Зеваки, собравшись в группы, обменивались приветствиями, обсуждали случившееся:

– Какой позор эта мель…

– Она очень опасна. Однажды какой-нибудь пароход застрянет тут навсегда, и тогда прощай порт Ильеуса…

– Правительству штата всё равно…

– Всё равно? Да оно оставляет эту мель намеренно, чтобы к нам не заходили большие корабли. Чтобы весь экспорт и дальше шёл через Баию.

– Префектура тоже ничего не делает. У префекта нет своего мнения. Он только подпевает правительству.

– Ильеусу нужно заявить о себе.

Компания, пришедшая из рыбных рядов, включилась в разговор. Доктор, со своей обычной страстностью, призывал народ выступить против политиков, против правительства Баии, которые относятся к их муниципалитету с пренебрежением, как будто он не был самым богатым, самым процветающим во всём штате, как будто не он платил самые большие налоги в государственную казну. И это без учёта Итабуны, которая растёт как на дрожжах, и её муниципалитет также страдает от бессилия правительства, его нерадивости и злонамеренности в отношении порта Ильеуса.

– Нужно признать, что это полностью наша вина, – заявил Капитан.

– Как это?

– Наша и больше ничья. И это легко доказать: кто заправляет политической кухней в Ильеусе? Те же люди, что и двадцать лет назад. Мы выбираем префектами, депутатами в Ассамблею штата, сенаторами и федеральными депутатами людей, которые никак не связаны с Ильеусом, и делаем это по инерции, из-за сделок, заключённых ещё при царе косаре.

Жуан Фулженсиу поддержал Капитана:

– Так и есть. Полковники продолжают голосовать за тех, кто когда-то их поддерживал.

– И вот результат: интересы Ильеуса игнорируют.

– Договор есть договор… – защищался полковник Амансиу Леал. – Когда была нужда, мы сговорились с ними…

– Теперь у города совсем иные нужды…

Доктор погрозил пальцем:

– С этим безобразием пора кончать. Мы должны выбирать людей, которые на самом деле будут представлять интересы нашего края.

Полковник Мануэл Ягуар рассмеялся:

– А голоса, Доктор? Откуда вы их возьмёте?

Полковник Амансиу Леал произнёс своим приятным голосом:

– Послушайте, Доктор, теперь много говорят о прогрессе, о цивилизации, о необходимости коренных перемен в Ильеусе. Я целыми днями только это и слышу. Но скажите мне одну вещь: кто двигал этот прогресс? Разве не мы, фазендейро? У нас есть свои обязательства, в трудный час мы дали слово, а мы слов на ветер не бросаем. Пока я жив, мой голос будет принадлежать куму Рамиру Бастусу и тому, на кого он укажет. Мне даже не нужно знать его имя. Потому что именно полковник Бастус протянул мне руку помощи, когда мы гробили свои жизни в этой сельве…

Араб Насиб присоединился к кружку собеседников, он ещё не совсем проснулся, был озабочен и удручён.

– О чём речь?

Капитан объяснил:

– Обычная патриархальная косность… Полковники не понимают, что сейчас уже другие времена, что всё изменилось. И проблемы теперь совсем не те, что двадцать или тридцать лет назад.

Но араб остался равнодушным, он был далёк от этой дискуссии, которая в другое время заинтересовала бы его. Не в состоянии думать ни о чём другом – бар без кухарки, катастрофа! – Насиб только кивнул в ответ на слова друга.

– Ты чего такой кислый? Что за похоронный вид?

– От меня ушла кухарка…

– Хм, нашёл причину… – И Капитан вернулся к спору, который становился всё горячее, и в него втягивалось все больше народу.

Нашёл причину… Нашёл причину… Насиб отступил на несколько шагов, как бы устанавливая дистанцию между собой и опасной дискуссией. Громкий, хорошо поставленный голос Доктора пересекался с мягким, но твёрдым голосом полковника Амансиу. Какое Насибу дело до самоуправления Ильеуса, депутатов и сенаторов! Его дело – завтрашний ужин на тридцать персон. Сестры Дус Рейс если и примут заказ, то запросят кучу денег. И как раз когда всё шло так хорошо…

Когда он купил бар «Везувий», расположенный на площади Сан-Себастьян, в жилом районе, удалённом – нет, не удалённом, расстояния в Ильеусе до смешного малы – а в стороне от торгового центра и от порта, где находились его основные конкуренты, то некоторые друзья и его дядя решили, что он сошёл с ума. Бар находился в ужасном упадке, он пустовал, посетителей практически не было. А таверны в порту процветали, там всегда было полно народу. Но Насиб не хотел и дальше отмерять ткани за прилавком магазина, где он работал после смерти отца.

Ему не нравилась эта работа, а ещё меньше партнёрство с дядей и шурином (его сестра вышла замуж за агронома с экспериментальной станции какао). Пока отец был жив, магазин процветал, старик был человеком предприимчивым и дружелюбным. Дядя же, обременённый большой семьёй, действовал по старинке, боялся рисковать и довольствовался малым. Насиб продал свою долю в бизнесе, какое-то время вкладывал деньги в рискованные сделки с какао и, наконец, почти пять лет назад, купил бар у одного итальянца. Этот итальянец поддался мороку какаовой лихорадки и уехал в глубинку.

Для Ильеуса бар был выгодным бизнесом, даже более выгодным, чем кабаре. В городе было много приезжих: искатели фортуны, привлечённые слухами о большом богатстве, толпы коммивояжёров на улицах, транзитные пассажиры – поэтому множество сделок было заключено за столиками баров. К тому же ильеусцы имели привычку соревноваться, кто кого перепьёт, и от англичан, строивших железную дорогу, пошла традиция перед обедом и ужином выпивать аперитив, а кому платить – разыгрывали в кости. Эту традицию переняло всё мужское население города.

До полудня и после пяти вечера бары были переполнены.

Бар «Везувий» был старейшим заведением города. Он занимал первый этаж дома на углу маленькой красивой площади у моря, где возвышается церковь Святого Себастьяна. На другом углу недавно открылся кинотеатр «Ильеус». «Везувий» пришёл в упадок не потому, что был расположен в стороне от торговых улиц, где процветали кафе «Идеал», бары «Шик» и «Золотая капля» Плиниу Арасы, главного конкурента Насиба. Это произошло по вине итальянца, голова которого была забита мечтами о плантациях какао. Он плевал на бар, не обновлял запасы вин, не делал ничего, чтобы порадовать посетителей. Даже старый граммофон, на котором проигрывали пластинки с оперными ариями, нуждался в ремонте и был весь покрыт паутиной. Развалившиеся стулья, колченогие столы, порванное сукно на бильярде. Даже название бара, нарисованное огненными буквами на фоне извержения вулкана, выцвело от времени. Насиб купил всё это барахло, а также название и помещение очень дёшево. Итальянец забрал только граммофон с пластинками.