Артюр Краван - «Я мечтал быть таким большим, чтобы из меня одного можно было образовать республику…» Стихи и проза, письма

Где-то в этот период к нам приехал месье Ллойд, которого мы звали лондонским папой, чтобы отличать его от лозаннского папы; последнего же мы ещё называли папелло. Он остановился в отеле, куда нас и привела гувернантка. Не помню, чтобы мы очень обрадовались. Мы накупили самых скверных конфет, которые только продавались, и когда отец признался, что вкус у них был не слишком приятным, мы принялись запихивать их ему в рот, кривляясь и вообще ведя себя, мягко говоря, невежливо. Он отвёз нас в Женеву и не поскупился на все

Яркая жизнь, funiculi, funicula [38] Эта ремарка вставлена прямо в текст. “Funiculi, funicula” – название знаменитой неаполитанской песни Пеппино Турко, написанной в честь открытия фуникулёра в Неаполе.

развлечения Выставки [39] Имеется в виду Национальная Швейцарская выставка, которая проходила в Женеве в 1896 г. К выставке было приурочено открытие парка развлечений. , которая тогда только открылась в городе. Я помню, с каким экстазом я забирался в кабину канатной дороги или сидел на сиденье вращающейся комнаты [40] Один из аттракционов в парке развлечений, который совмещал в себе принципы карусели и зрительной иллюзии. . Эта поездка продлилась не больше четырёх-пяти дней.

В начальной школе я потихоньку осваивал чтение. Учиться же мне не нравилось вовсе. Любовь к знаниям нам прививали две учительницы – престарелые монашки. Одной было около семидесяти, и она обучала балбесов младшего возраста, среди которых был и я, а другая, лет, наверное, пятидесяти, занималась с учениками постарше и готовила их к вступительному экзамену в среднюю школу. Хорошие оценки мы приносили домой исключительно потому, что воровали из столов старух жетоны, служащие для подсчёта заработанных баллов. Школа находилась на улице Бург в двух шагах от нашего дома, и замкнутый её мирок состоял сплошь из мальчиков, которые к тому же принадлежали к зажиточным семьям Лозанны. Именно в таком кругу нам пришлось заводить первых приятелей и выбирать первых жертв. У моего брата наблюдалась некоторая склонность к рисованию, но, как и я, он только и ждал, что часы пробьют полдень и можно будет, пиная мяч, носиться по улицам или драться с мальчишками. Ещё мы ходили клянчить конфеты у продавца бакалейной лавки: потолок магазинчика был по совместительству полом нашей классной комнаты, а несколько служебных помещений занимали часть второго этажа, так что одна стена была смежной со школьной. Обычно мы получали горстку мятных леденцов, продекламировав следующее приветствие:

К десяти или одиннадцати годам во мне стала пробуждаться чувственность. Слепо следуя инстинкту, я запирался в туалете; не снимая одежды, я ложился на живот и на полу пытался воспроизвести любовные телодвижения – процесс доставлял мне удовольствие и заканчивался слабым оргазмом. Меня возбуждал свежий запах мочи, исходящий от стен, и это действо стало повторяться каждый день. От такой привычки мне было немного не по себе, и однажды вечером я всё рассказал Отто, который, расхохотавшись, тут же научил меня более простому способу мастурбации. Первая попытка закончилась неполным удовлетворением и лёгким раздражением полового органа.

В то время мой брат посещал классические занятия в средней школе кантона и учил азы латыни: к концу первого триместра он уже был третьим в классе по успеваемости, и мать, предвкушая долгожданное оправдание всех своих надежд, несказанно гордилась тем, что воспитала, как ей казалось, великую личность. Разочарование не заставило себя долго ждать. На протяжении некоторого времени Отто по секрету показывал мне всевозможные мелочи, которые он торжественно извлекал из карманов. То календарик за пятнадцать сантимов, то на удивление дорогая ручка, то пистолетик или даже мяч, появление которых меня порядком озадачивало, ведь мне было прекрасно известно, что денег ему давали столько же, сколько и мне, а именно – тридцать сантимов в неделю.

Однажды, сияя от радости и собственной значимости, он поведал мне, что всё это он украл, и предложил мне тоже извлечь пользу из его воровства. Он стал по дешёвке продавать мне разные вещицы, и поначалу я с восторгом участвовал в этих сделках, но через несколько дней пыл мой поубавился, и тогда я решил, что и сам без труда могу стащить всё, что мне только приглянется. Когда я поделился с ним этим соображением, он тотчас же со мной согласился и в ярчайших подробностях рассказал мне о своих подвигах. «Это, – утверждал он, – проще простого! Знаешь ту канцелярскую лавку М.? Ещё сегодня утром я украл там блокнот; а чего только мы вместе с К. не прикарманиваем в универсальном магазине! Позавчера мы украли по пистолету и по десять коробок наживок каждый. Помнишь тот большой красный мяч, а? Угадай, где я его взял? Всё в том же универсальном магазине! Поверх него куртка сильно топорщилась, и К. боялся выходить. Но всё-таки это очень легко. Только полный дурак не станет воровать. Хочешь, можем прямо сейчас вместе попробовать». ( 6-й день ) По его совету для первой вылазки я выбрал бакалею, которая была чуть ли не напротив нашего дома. Я попросил лакричной воды на пять сантимов, а пока мне её наливали, я дрожащей рукой стянул маленькую упаковку какао стоимостью в десять сантимов. К несчастью, когда я подошёл к кассе и объявил цену покупки, меня поймали. «Нет-нет, – поправил меня кассир, – Вы ошиблись, Вы должны пятнадцать сантимов с учётом того, что у вас в рукаве». Я густо покраснел, вернул товар и в полном смятении вышел на улицу. Мой брат, поджидавший меня во дворе нашего дома, покатился со смеху, услышав рассказ о моём провале. Урока из этого я не извлёк, и уже на следующий день вновь взялся за дело, но только в другом месте, где всё прошло гораздо удачнее. Воровали мы обычно втроём: я с братом и школьный приятель по имени К. – маленький, бледный и замкнутый мальчик, у которого умер отец (на могилу покойного, мы, кстати говоря, бегали мочиться забавы ради). У К. была какая-то деформация полового органа – скорее всего, сужение уретры – в результате чего он мог пи́сать невероятно длинной струёй, и моча его под напором долетала аж до стёкол фонарей. Мы всегда с нескрываемым любопытством смотрели, как он пи́сал, а его член раздувался, словно шарик. Вместе мы любили устраивать всевозможные глупые розыгрыши. Например, в книжном магазине мы просили продать нам немного бензина, в другой лавке – полкило дырок от кренделя. А любимая шутка над галантерейщиком состояла в том, чтобы задать вопрос: «Нет ли у Вас арабских сук… онных рукавиц, месье?» И наконец, мы коверкали английское слово “plumcake” [41] сливовый пирог – англ. и спрашивали у продавцов плумовую каку. Я помню, что как раз при выходе из одной кондитерской, где у К. были знакомые, мы, представившись потенциальными покупателями плумовой каки и давясь от хохота, так суматошно, по-хулигански проталкивались к выходу, что Отто разбил первые свои часы, которые ему подарили накануне.