Абдурахман Абсалямов - Избранные произведения. Том 1

– Хватит вам! Всё равно не прочитаете столько книг, сколько прочли мы с Абузаром. Идёмте ужинать, а после будем пить чай. Абузар говорит, что у чая семьдесят семь целебных свойств, когда выпьешь чайку, голова лучше варит.

Иногда Гульшагида от полноты чувств обнимет славную старушку, начнёт кружить по комнате. У Фатихаттай только позвякивают вплетённые в косы монеты.

– Ой, Гульшагида, милая, сердце зашлось! – Старушка в изнеможении опускалась на стул и, лукаво поглядывая на Гульшагиду, многозначительно покачивала головой. – Ай, проказница!..

Иной раз, отдыхая от занятий, Мансур играл на рояле. Гульшагида по просьбе Мадины-ханум или профессора что-нибудь пела под аккомпанемент.

Как-то в середине мая молодые люди катались по Казанке на лодке. Хорошо было! Простор – глазом не окинешь. Отдаляется крутой берег, зелёный город. Тихо плещутся о борт мелкие волны. Откуда-то доносится трель гармоники. И вдруг в этот чудесный мир ворвалась пьяная песня. Потом – женский душераздирающий крик:

– Тону, помоги-те, то… ну!..

Мансур быстро развернул лодку. Они подплыли к месту происшествия. Какой-то парень бултыхался в воде, пытаясь ухватиться за перевёрнутую лодку, а чуть в стороне, в центре водоворота, то исчезала, то показывалась голова девушки. Вот она совсем скрылась под водой. Испуганная Гульшагида не успела слова сказать, как Мансур, в одежде, прыгнул с лодки.

Прошли секунды, но они показались Гульшагиде вечностью. Она закричала вне себя. Наконец Мансур ненадолго вынырнул. Отдышавшись, снова скрылся под водой. Так повторилось несколько раз. И только на четвёртой или пятой попытке он вытащил девушку, держа за косы.

Потом Мансур и Гульшагида вынесли пострадавшую на берег, принялись откачивать её, делать искусственное дыхание. Пришлось повозиться и с пьяным парнем. Когда девушка открыла глаза, спасители передали её подоспевшим врачам, а сами незаметно ушли.

Вечером они вернулись на берег Казанки. Сидели на скамейке в Фуксовском саду, у самого обрыва. Взошла луна. Реку пересекла серебряная дорожка. В этот вечер Мансур первый раз обнял Гульшагиду. Девушка приникла головой к его груди и притихла. И тут почувствовала, как губы Мансура коснулись её волос. Осторожно она приоткрыла глаза. Мансур глянул в эти мерцавшие в темноте глаза и вдруг поцеловал её в самые губы…

– Я очень, очень испугалась, когда ты бросился в реку, – тихо проговорила Гульшагида.

– Не надо об этом… Смотри, как блестят на воде серебряные мониста, – прошептал Мансур.

Долго сидели они, глядя, как переливаются в реке лунные блики. Лица их незаметно сблизились, руки сплелись. Обоим было очень хорошо.

Откуда ни возьмись появился долговязый парень.

– Простите, я вас ищу весь вечер… Хотел поблагодарить… Вы спасли мою девушку.

Это был тот самый незадачливый парень, который спьяна перевернул лодку и чуть было не утопил девушку. Мансур вскочил со скамьи, взял его за локоть, отвёл в сторону; другой рукой зажал рот ему и гневно шепнул на ухо:

– Идите к чёрту со своими благодарностями! – и показал сжатый кулак.

Парень оробел, попятился назад.

А Мансур вернулся к Гульшагиде, опять нежно обнял её за плечи.

До самого рассвета они просидели рядом. Они не давали друг другу клятв, не говорили: «люблю». И без того всё было ясно.

Это было самое счастливое для Гульшагиды время. Почти каждый вечер они встречались с Мансуром, гуляли по Федосеевской дамбе, катались на лодке, обнявшись сидели на знакомой скамейке у обрыва.

Домашние догадывались об их отношениях. Если Мадина-ханум и Абузар Гиреевич не высказывались прямо, то бойкая на язычок, не признающая интеллигентских тонкостей Фатихаттай частенько без обиняков обращалась к Гульшагиде: «Невестушка моя ненаглядная!»

А потом… Что было потом – Гульшагида и тогда не понимала, и сейчас, спустя четыре года, не может себе уяснить. Мансур начал сторониться её. Если Гульшагида звала его на Казанку, он под разными предлогами отказывался. Однажды путанно и сбивчиво начал просить у Гульшагиды прощения. Поражённая девушка так и не решилась спросить, чем он провинился. «Должно быть, увлёкся другой», – с горечью предположила Гульшагида. Но она ни разу не видела Мансура с этой «другой». Тогда она решила откровенно объясниться с ним: «Что случилось, Мансур? Почему ты так изменился?» Но и на этот раз он не сказал ничего определённого. Всё же девушке показалось, что губы его прошептали самое страшное: «Я тебя не люблю».

В один из таких дней, когда Гульшагида предавалась отчаянию, профессор Тагиров и предложил ей остаться в ординатуре. Но девушка, потрясённая неудачей в любви, подчиняясь охватившему чувству безнадёжности, ответила: «Спасибо за доверие, Абузар Гиреевич. Но я хочу сначала поработать в своей родной деревне». Профессор со свойственным ему тактом не стал допытываться о настоящих причинах отказа и не настаивал на своём предложении. После Гульшагида сожалела о своём необдуманном решении. Потом принялась искать оправдание: «Если бы я была по-настоящему способна к серьёзной работе, профессор не отступился бы так скоро от меня. Говорят, чтобы оставить в аспирантуре Веру Иванову, он ходил к самому министру. Скорее всего, он предложил мне это по доброте, а то и по просьбе бойкой Фатихаттай! – Ведь у неё только и дум было, чтобы сосватать Гульшагиду и Мансура, она не раз говаривала девушке: «Непременно упрошу Абузара, чтобы оставил тебя в Казани». – Не хватало ещё, чтобы она хлопотала за меня! – с досадой думала Гульшагида. – Какой позор!»

Через несколько дней Гульшагида встретила в коридоре института Мансура и решилась пригласить его вечером на Федосеевскую дамбу. «Может быть, это будет наша последняя прогулка», – многозначительно добавила она. Мансур то ли не хотел обидеть явно взволнованную девушку, то ли просто располагал свободным временем, на этот раз согласился. Но почему-то предложил пойти не на Федосеевскую, а на Портовую дамбу.

И вот они идут по берегу Волги, взявшись за руки, вернее за кончики пальцев, как школьники. Солнце окрасило красноватыми лучами Услонские горы. Широкая Волга ослепительно сверкает, – не прищурившись, больно смотреть. Одни пароходы уходят, другие приходят. Их басовитые гудки оглашают берег, потом замирают где-то вдали. На некоторых пароходах звучит музыка, пение.

По реке быстро проносятся моторные лодки. Со стрежня дует упругий и тёплый ветер.

На Гульшагиде её любимая широкая юбка с крупным цветастым узором и белоснежная кофточка; тонкая талия стянута ремешком, на ногах лёгкие белые босоножки. Косы наполовину расплелись. А Мансур даже не переоделся – он в своём обычном полуспортивном костюме.