Илья Земцов - Суждено выжить

Мы с Кошкиным выпрыгнули из вагона. «Что ты сказал?» – крикнул Кошкин и положил свою тяжелую руку на плечо типа. Я расстегнул кобуру, крикнул: «Стоять на месте!» Тип пытался пятиться, а потом дать стрекача, но Кошкин без стеснения прижал его к земле. В один миг из вагона повыскакивали красноармейцы и окружили нас плотным кольцом. Я обыскал типа. Из карманов извлек немецкий парабеллум, десять обойм патронов и финский нож.

С перрона праздногуляющих мужчин как ветром сдуло. В одно мгновение все разбежались.

Командир батальона, подходя к нам, еще издалека крикнул: «По вагонам». Подошел ко мне, спросил: «В чем дело?» Я доложил командиру батальона, что задержали одного вооруженного типа. Отдал ему парабеллум, обоймы и финский нож.

Кошкин перестал держать. Тип с быстротой зайца нырнул под вагон и был таков. Пока мы с Кошкиным лезли под вагон, его уже и след простыл. Комбат кричал: «Только не стрелять, берите живого». Не повезло типу, в это время подошел наш второй состав, и его снова задержали. Командир бригады Голубев смотрел на нас с Кошкиным с упреком, говорил: «Я-то думал, вы ловкие ребята, а вы шляпы. Из рук упустили».

Привели типа в наш штабной вагон. На коротком допросе он вел себя вызывающе. Говорил, что их вооружили немцы. Скоро будет война, и они будут помогать немецкому командованию освобождаться от коммунистической мрази. Латвии, Литве и Эстонии немцы даруют свободу и самостоятельность.

Когда типа увели и сдали в НКВД, комиссар бригады сказал: «Меланхолик, псих, не в своем уме».

Голубев ответил: «Он не меланхолик и не псих. Он патриот и смело смотрит в глаза врагу. Смело пойдет на любую пытку и казнь». «Но ради чего?» – вставил комиссар.

«У него свои убеждения, своя давно сложившаяся жизнь, – ответил Голубев. – Неплохо бы в случае войны, чтобы каждый наш боец в логове врага вел себя так же, как он». Комиссар хотел возразить, посмотрел на нас с Кошкиным, сказал: «Мы на эту тему, товарищ Голубев, еще поговорим». «Что нам с вами говорить? – ответил Голубев. – Нам надо работать с народом, особенно органам госбезопасности. В России много умных мужиков посадили ни за что, по доносам кляузников и склочников. Здесь открыто выступают против советской власти и вдобавок вооружены. Никому до этого дела нет. Вообще-то очень странно. Что же будет, если начнется война? Они действительно будут из-за углов нам в спину стрелять». «Поживем, увидим, – сказал комиссар. – Вы, товарищи младшие лейтенанты, свободны».

Поезд шел очень медленно. Я на ходу поезда пересел в вагон к своему взводу. Усталость чувствовалась в каждой клетке тела. От чрезмерного курения болела голова. В горле и легких ощущалось неприятное жжение. Выпил кружку воды, не раздеваясь, лег на верхние нары, ближе к люку, на сквозняк. День клонился к вечеру. Стояла июньская жара. Воздух в вагоне был до предела насыщен водяными парами и запахами человеческих тел. Уснул мгновенно. Разбудил меня дневальный по вагону: «Товарищ младший лейтенант, вас срочно вызывает командир батальона. Мы уже в Литве, на станции Радвилишкис».

Расправил руками смятые складки брюк и гимнастерки. Встряхнул пыль и паровую копоть. Не спеша вылез из вагона, про себя ругая комбата. Думал, если самому не спится, дал бы мне поспать.

Ночь, на небе тускло, по-летнему сверкали звезды. Край у самого горизонта северо-восточной части неба был озарен белой полосой. Короткая июньская ночь начинала сменяться днем.

Наш состав стоял в тупике, на самых крайних путях. В ночной тишине раздавались гудки маневровых паровозов и свистки составителей вагонов. В офицерском вагоне было тихо и темно. Только из одного купе, завешанного от прохода одеялом, просачивался тусклый свет свечи.

Командир батальона сидел, окутавшись дымом из трубки. Я хотел отрапортовать, он предупредил. Сказал: «Без официальностей, тише – садись. В вагоне все спят». Я подумал: «Только тебе не спится, и другим не даешь».

«Котриков, поднимите два отделения вашего взвода в боевое охранение. Если поезд будет стоять долго, тебя сменит Кошкин. Что-то очень много любопытных по путям шляется».

«Есть поднять», – прошептал я и быстро вышел из вагона. Не залезая в вагон, дневальному приказал поднять 1 и 2 отделения в полном боевом.

Люди выскакивали из вагона и становились в строй. Перед командирами отделений поставил задачу боевого охранения и скомандовал: «Исполняйте!»

Несмотря на позднюю ночь, по станционным путям и перрону ходили мужчины в одиночку и группами по два-три человека. Одна из групп шла вдоль нашего состава. Я спросил: «Что вам здесь нужно?» Один из них ответил: «Русский не понимаем».

Медленно удалились от вагонов. Отойдя на значительное расстояние, закричали на русском языке: «Оккупанты, вас немцы отсюда выгонят, уничтожат всех» – и отборная русская ругань. Скрылись за вагонами.

Ночью время тянется особенно долго. Примерно через два часа меня сменил Кошкин. Кошкину я доложил: «За период дежурства ничего не произошло». Забрался в вагон, втиснулся между горячих солдатских тел и тут же уснул. Разбудил помкомвзвода – снова вызывал командир батальона. Был уже теплый солнечный день. Кругом все жило, радовалось и цвело. На небольшом железнодорожном разъезде пахло от шпал креозотом и от паровоза каменноугольным дымом. Но запахи леса, луга и цветов проникали и сюда. Командир батальона объявил, что вблизи станции Таураге, то есть скоро, будем разгружаться. Сказал: «Товарищи, проявите бдительность и маскировку. Начинаются маневры. Перед нами поставлена задача – сделать бросок на 40-50 километров и разгромить превосходящие силы противника. Сейчас по местам, готовьте личный состав для разгрузки и похода».

Поезд плавно, оповещая протяжным гудком, тронулся. Снова однотонно застучали колеса вагонов. Но ехали недолго, резко заскрипели тормоза, состав остановился на перегоне. «Приехали, товарищи, разгружайтесь», – слышались команды во всех вагонах. Красноармейцы неторопливо вылезали из вагонов и становились в строй.

На лугу, у проселочной дороги выстроили весь батальон. Перед ним были поставлены тактические задачи. Мы пошли к месту назначения для участия в маневрах для разгрома врага.

Шли долго, весь день 19 июня, и прихватили ночи. Артиллеристы, обгоняя нас, кричали: «Пехота 100 километров прошла, еще охота». Хотелось спать, на ходу закрывались глаза. Кое-кто умудрялся идти и спать. На привалах многие засыпали мгновенно. Вместо шуток и разговоров был слышен храп.

20 июня в пять часов утра наша бригада расположилась в лесу на берегу небольшой речки. Комбат собрал офицеров и сказал: «Вот это будет наш исходный рубеж. Отсюда наступать удобно. Главное – естественное препятствие для танков. Отсюда мы рванем, как только получим приказ наступать. Место во всех отношениях удобное для обороны и наступления. А знаете ли вы, что здесь рядом граница с Германией? До фашистской Германии отсюда всего 6 километров». «Когда немцы будут проводить маневры?» – послышался вопрос. «Трудно сказать, когда начнутся маневры у немцев. Они нам об этом не докладывают. Однако по всем данным, у немцев сосредоточены войска у нашей границы. Ходят среди нас неприятные слухи, якобы на днях немцы объявят войну Советскому Союзу. Я отрицать и утверждать не буду, все может быть. Поэтому ко всему надо быть готовым. Недалек тот день, когда мы услышим выстрелы немцев. Какими патронами они будут стрелять: если холостыми, значит, начались маневры, боевыми – война. Вы не думайте, что мы приехали с пустыми руками на маневры. На случай войны командир бригады, несмотря на запрет, доставил минимум всего необходимого. Сейчас по местам. Накормите личный состав и спать. Горячий завтрак готов». Все ели с большим аппетитом. После завтрака установили штабную палатку и две для офицеров.