Илья Земцов - Суждено выжить

Вечером Кошкин мне заявил: «Завтра я дежурю за тебя. Без возражений. Я поговорил с командиром батальона. Ты можешь ехать».

Настроение в один миг стало приподнятым. Я до крайности был доволен дружбой с Кошкиным. Но напустил на себя важность: «Напрасно ты перестарался. Очередь моя, поэтому буду дежурить я».

Кошкин схватил меня за талию, поднял на руках, улыбаясь, заговорил: «Не тяжел ты на Земле, что осталось от тебя в земле. Поедешь ты, я не могу. Ты неженатый, тебе легче. На один день ехать в общество женщин – только дразнить себя».

Мне пришлось сдаться. «Выпусти меня из своих клещей», – сказал я. Кошкин поставил меня на ноги. «Хорошо, дежурь за меня. Следующее воскресенье я дежурю за тебя, договорились?»

К поездке на море готовились как к празднику. Чистили одежду, пуговицы, сапоги. Драили суконкой пряжки ремней и портупеи. Наступил вечер. После ужина нас с Кошкиным подозвал к себе командир батальона и сказал: «А ну, Шерлоки Холмсы, не хотите прогуляться? Любопытство, как говорят в народе, не порок, но большое свинство. Надо сходить в разведку. Познакомиться с окружающими окрестностями и попутно узнать, кто, кроме нас, прибыл на маневры».

«А как же быть, приказ командира бригады: из расположения уходить запрещено даже офицерам. Самовольный уход считается самовольной отлучкой, а там все последствия, то есть военный трибунал».

«Это распоряжение командира бригады. Идете не только вы. Ясно вам? Выполняйте. Идите в строго заданном направлении. Через три часа вы должны быть у меня. Будьте осторожны».

За три часа мы прошли много. Все обойденное пространство было занято нашими войсками: пехотой, артиллерией, броневиками и танками.

«Степан, здесь нас большая сила. Под каждым деревом – отделение. Немцы нам не страшны. В случае войны штыками проложим дорогу до самого Берлина. Маневры будут на славу».

Кошкин сразу не ответил. Молчал и смотрел на меня. «Ну что уставился, давно не видал?» «Смотрю я на тебя, Илья, и думаю. Не глупый ты парень, но очень наивный и доверчивый. Наивность и доверчивость иногда бывают хуже глупости. Я очень наблюдательный, поэтому от моего взгляда ничего не ускользает. Мы приехали сюда на маневры, а придется воевать. Но к войне мы не готовы. Поэтому немцы перемешают всех с грязью. Если будем живы, увидим».

Надвигалась теплая с большой влажностью воздуха прибалтийская ночь. Легкий, еле заметный ветер чуть шевелил листья на вершинах деревьев. Хотя море было далеко, до нас доносился запах морской соленой влаги с запахом рыб, водорослей и протухших морских гнилей. Солнце давно спряталось за облако у самого небосклона. Сначала облако было светло-желтым, а затем постепенно перекрасилось в другие тона. Где-то вдали несколько раз прокуковала кукушка. Птичий гомон понемногу стихал. Становилось тихо.

Кошкин потихоньку сказал: «Какая благодать. Как хорошо побродить по этому лесу, как по парку. Даже сучки все подобраны. Не нравится мне здесь, Илья. Местность ровная, как противень. Леса больше лиственные, низкорослые, какие-то корявые. То ли дело у нас в Сибири. Лиственницы, пихты, кедры, кажется, поднимают свои кроны до самого неба. Местность то поднимается в горы на несколько километров, то опускается. Видимость с гор на десятки километров. Здесь в лесу дальше своего носа ничего не видно».

Заря на горизонте окрасилась в багрово-красный цвет и постепенно начинала бледнеть. Через полчаса превратилась в белесую полосу. На небе появились тусклые звезды. «А звезды как у нас, – сказал Кошкин. – Вот Большая, а недалеко от нее Малая Медведица, а вон Полярная Звезда. Мой отец малограмотный мужик, а звездное небо читает. Он с ошибкой до десяти минут по звездам определяет время. Я от него немного перенял еще в детстве».

Я знал мало звезд и, чтобы отвлечь внимание Кошкина от неба, сказал: «Неплохо бы побывать сейчас среди родных. Посмотреть хотя бы с одного конца на родную деревню и мельком взглянуть на свой дом».

Кошкин задумался. Далеко на юго-западе были видны не то вспышки зарниц, не то молнии. Изредка глухо доносились раскаты грома. Ощущалось что-то далекое, неведомое, неприятное. Казалось, от этих далеких раскатов дрожит вся земля. Прошли мы с Кошкиным не менее 20 километров. Часто слышали окрики патрулей и часовых. Посты обходили, шли дальше. Я только здесь убедился, что Кошкин настоящий таежник. Не пользуясь ни картой, ни компасом, он отлично ориентировался в незнакомом лесу.

Вперед мы шли по одному направлению. Обратно маршрут изменили, взяли правее, ближе к границе. Мне казалось, в расположение бригады должны прийти с той же стороны, откуда вышли. Возвратились с противоположной. Я совершенно запутался, но молчал, не подавая вида. «Вот мы и дома», – сказал Кошкин и остановился. Мне все казалось незнакомым. Когда внимательно осмотрелся, признал старый корявый дуб, под которым были разбиты шалаши. Признал и нашу палатку.

«Пойдем спать, Степан», – предложил я. Скуластое круглое лицо Кошкина озарилось улыбкой. За последние дни я его видел сосредоточенным, не по годам серьезным.

«Илья, только посмотри, какая красота!» «Чего смотреть? – возразил я. – Когда ни черта не видно, кроме неясных очертаний деревьев и наших палаток. Тебе, наверно, видится приятный мираж? Пошли, доложим командиру батальона и спать».

Командир батальона не спал, ждал, по-видимому, нас. Следом за нами к нему пришел полковник Голубев. Мы обстоятельно доложили, что видели.

Голубев попросил меня выйти из палатки вместе с ним. «Илья, поручаю тебе выполнить личное поручение. Примерно в 40 километрах отсюда, завтра покажу на карте, чертово название. На языке крутится, а выговорить не могу. Там расположен военный госпиталь. В понедельник, 23 июня, поедешь туда и узнаешь. Соня работает там – это точные данные. Ясно тебе?» «Все ясно, товарищ полковник!» «Ну, гуд бай». Голубев быстро удалился и растворился в темноте.

Подошел Кошкин и предложил побродить еще. Я отказался. «Илья, ты не любишь природу, – возразил Кошкин. – Какой воздух, какой ночной пейзаж!»

Воздух был действительно приятен. Насыщен запахом цветов и трав. Пахло медом и нектаром, дубом и сосновой хвоей. Где-то вдали скрипел коростель, и по-ночному кричали перепела. Кем-то потревоженные журавли подняли приятный для слуха крик. Стаи журавлей и их курлыканье напомнили о родной деревне, полях, окруженных со всех сторон лесом.

«Ну что, побродим? – повторил Кошкин. – Выспимся. Можно всю жизнь проспать. Одну треть жизни мы и так проводим во сне. Когда спим, находимся в забытьи и в несознательном состоянии. Значит, мы не живем разумной жизнью».

Прохлада и сырость придавали телу силу и бодрость. Хотелось бежать взапуски, куда – неважно, лишь бы бежать.