Илья Земцов - Суждено выжить

Немецкая артиллерия и авиация усиленно бомбили наш берег, но город не трогали.

Мы явились в указанное время всем батальоном. Нас тут же расформировали. Рядовых и младших командиров определили в пополнение разных воинских частей. Выражали недоверие: был в окружении. Офицеров обвиняли в трусости и чуть ли не в измене Родине. Грозились всех судить военным трибуналом. После проверки и угроз начальства вечером собрали нас всех в большом зале заседаний в доме Совнаркома республики. В президиуме сидели генералы, прочие военные и гражданские. Кошкин шептал мне: «Вот объявят нас врагами народа. Выведут и расстреляют. Какие мы с тобой дураки. Вместо кубиков надо было нацепить угольники, и поминай как звали».

«Все может быть, Степан, но нас стрелять не за что, – ответил я. – Мы немцам в плен не сдались. Бежали от них честно. Поэтому свои кубики на треугольники менять не собираюсь. Будь что будет. А если были в окружении, то это ничего пока не значит. Может быть, и Рига со всеми нашими судьями окажется в окружении, если не сегодня, то завтра».

«Ты не прав, Илья, – зашептал Кошкин. – Все они улетят из Риги, а мы с тобой снова окажемся в окружении».

Выступил начальник политотдела 8 армии. Он коротко, но доходчиво рассказал о событиях. В конце речи сказал, что немцы уже просочились в город, и вряд ли мы сумеем его удержать.

Вторым выступил командующий 8 армией Собенников. Он обвинял старших офицеров в трусости, неграмотности и так далее. Требовал налаживания дисциплины, сплоченности, бить немцев, где бы они ни встречались. В конце речи сказал: «Наши отважные воины храбро сопротивляются, вступают в неравный бой с фашистскими захватчиками и выходят победителями. Указом Президиума Верховного Совета СССР за проявленную отвагу, мужество и геройство награждены медалью «За отвагу» следующие присутствующие здесь офицеры. Более 100 человек». В списки была занесена фамилия Кошкина, его наградили орденом Красной Звезды. Среди награжденных был и я. Командующий лично вручал награды.

Нас с Кошкиным послали в родную мотопехотную бригаду, штаб которой находился в Риге, на том месте, где был до войны.

Вечером Рига не походила на довоенную. На улицах было пусто и темно. Большие дома неосвещенных улиц напоминали средневековые крепости. Все население словно вымерло. Ни души. Только патрульные группы, в основном моряки, нарушали мертвую тишину. За Даугавой резко обозначилась линия фронта немцев. В воздухе беспрерывно висели сигнальные и осветительные ракеты, разрезали очереди трассирующих пуль. «Какая иллюминация, какая красота!» – сказал Кошкин. «Тебе красота, а десяткам миллионов слезы», – сердито сказал шедший рядом старший лейтенант из новобранцев. Ответить было нечего. Шли мы группой в свое расположение. Нас строго предупредили: менее пяти человек ходить по городу запрещено. Латыши-предатели на каждом шагу делали открытые вооруженные вылазки.

Наша бригада размещалась в тех же казармах. Встретил нас командир бригады Голубев. Вместо воинской церемонии он почти крикнул: «Котриков, Кошкин, вы живы» – и обоих расцеловал. «Вот это встреча! – говорил он, – никак не ожидал».

Из старого состава бригады почти никого не осталось, кроме штабных работников и интендантов. Начальник штаба был жив. Комиссара убил в Риге предатель. Бригада вновь сформировалась на 70 процентов из латышей.

Голубев с большим вниманием слушал наш рассказ, поил нас чаем с коньяком, заказал для нас ужин. Он говорил: «Плохи наши дела, ребята. Воевать мы оказались совершенно не готовы. Да еще придумали проводить дурацкие маневры, боясь конфликтов и провокаций со стороны немцев. Армия умышленно была обезоружена. Даже многие склады боеприпасов с пограничных районов были вывезены, остальные законсервированы. Доступ к боеприпасам был только с разрешения Москвы. Я вчера был у командующего нашей армией Собенникова. Он сказал мне по секрету, так как мы с ним старые знакомые, однополчане в Гражданскую, однокашники по академии, что положение хуже не придумаешь. Восьмой армии как таковой уже нет. Она частично пленена, разбежалась по лесам и побита. То же и с другими армиями. Авиация на 90 процентов уничтожена на аэродромах. Все танки остались там, – показал в сторону немцев. – Пока мы очухаемся, немец будет у стен Москвы и Ленинграда. Сейчас мы ему на съедение поставляем вновь сформированные дивизии. Это одинаково, что бросать собаку в клетку со львом».

Нам это уже много раз говорили, поэтому мы слушали Голубева без всякого интереса. Поужинали и попросили разрешения отдохнуть. Он вызвал интенданта, который разместил нас. Первый раз за неделю мы спали на кроватях.

Раздался стук в дверь и крик: «Подъем!» Мы встали, оделись, выглянули в завешенное черным драпом окно. День, светит солнце и, главное, тишина. «Может быть, кончилась война. Может, заключили мир, какое счастье», – подумал я. Снова стук в дверь и голос: «Немедленно к полковнику!»

Голубев сидел с начальником штаба и уже новым комиссаром, они внимательно разглядывали кусок карты. На наш рапорт Голубев ответил: «Садитесь, ребята». «Отступать только на Псков, – сказал комиссар. – Дальше границы с прибалтийскими республиками немцы не пройдут. Там мощный укрепленный район». «Как отступать? – переспросил Кошкин. – Разве мы не удержим Ригу?»

«С Ригой все, товарищ Кошкин, вопрос решен. Немцы по суше нас обошли кругом. Выход в море с Рижского залива прегражден немецкими кораблями. Приказ командования Ригу оставить. Армию из окружения вывести. Выход один – нащупать слабое место в обороне немцев. Оборону прорвать. Вывезти всю материальную часть и раненых. Даугаву немцы пытаются форсировать. Но наши моряки зорко охраняют реку. В юго-западной части города идут уличные бои не с немцами, а с черносотенными отрядами латышей. Товарищи лейтенанты Котриков и Кошкин. Вы ребята опытные, не из робкого десятка. Надо добраться до бунтарей и установить их силы».

«Разрешите, товарищ полковник, принять взвод для выполнения задания?» – сказал я. «Некого, товарищ Котриков, принимать. Латыши сегодня ночью все разбежались, а в первом батальоне остался один командир батальона с комиссаром. Всех русских ночью порезали». «Сволочи!» – вырвалось у Кошкина. Я только сейчас обратил внимание: в соседней комнате, куда открыта дверь, сидели офицеры. Короче, шла оперативка.

«Товарищ Максимов, – сказал Голубев, – выделите товарищам Котрикову и Кошкину с полсотни отборных ребят». Обращаясь к нам, Голубев спросил: «Вы хорошо город знаете?» «Не совсем», – ответил Кошкин. «Тут у нас есть один рижанин, латыш, но товарищ надежный. Он вас проводит».

Из другой комнаты вышел капитан. «Пошли, молодцы», – сказал он. Он привел нас в расположение своего батальона, крикнул: «Кто желает идти в разведку? Желающие, выходи строиться!» Выстроились все. Мы отобрали 60 человек. Разделили их на две группы, то есть на два взвода. В моем взводе были моряки, артиллеристы, танкисты. Подошел к нам человек лет 50 с подростком, сказал: «Я буду сопровождать одну группу, а другую – он, – и показал на пацана, – он лучше моего знает город. Встретимся примерно через полчаса хоть бы в логове контры». Он пошел с взводом Кошкина. Нас повел пацан.