Илья Земцов - Суждено выжить

Наступило молчание. Над нами гудели немецкие самолеты. "Рама", как коршун, беспрерывно парила в воздухе, выслеживая добычу. «Ты права, Соня. Какие же мы командиры, когда не погибли или не попали в плен ранеными вместе с большинством ребят, которые остались на том берегу, – медленно растягивая слова, заговорил Кошкин. – Мы просто трусы, убежали от немцев, спасли свои шкуры. Прав лейтенант из особого отдела. Хорошо, Илья его остановил, а то и сейчас бы держал нас в строю. Но я думаю, Родина-мать, наш народ простят нам все. Мы залечим свои раны, еще покажем, на что мы способны. Умереть не опоздаем, пусть немцы за наши жизни заплатят тоже жизнями. Мы виноваты перед своей совестью, что остались живы».

«Степан, ты меня неправильно понял, – вытирая слезы, заговорила Соня. – Я рада, что вы остались живы. Дай вам бог пройти всю войну и остаться здоровыми, крепкими. Я говорила, что место всех было там. Какая-то неразбериха. Почему с нашей стороны стреляли по вам?» «Для того чтобы не отступить ни шагу назад, держаться руками, ногами и зубами за каждую яму, за каждую кочку, – ответил я. – Упреки твои, Соня, справедливы. Но ты упрекала нас в приступе горячки. Умереть мы еще поспеем. Война только начинается, а продлится она годы. У тебя кто-то близкий остался на том берегу? Правильно я тебя понял?» «Да, – ответила Соня. – Один врач, близкий мне человек, вчера был послан туда и не вернулся. Где он? Что с ним?» У нее снова покатились по щекам слезы.

«Соня, вы не встречались с Голубевым?» – спросил Кошкин. Она вытерла слезы и настороженно ответила: «Нет! Где он?» «Он рядом, в 3 километрах отсюда, – ответил Кошкин и рассказал, как мы снова встретились с ним в Риге, где он командовал нашей бригадой. – Вместе отступали, а вернее, удирали с границы с Восточной Пруссией. Он говорил нам, что вы тоже находились в Литве. Мечтал вас разыскать». «Все кончено с ним. Да, я работала там в медсанбате. За 10 дней до начала войны уехала в отпуск, по-видимому, тем и спаслась. Весь наш медсанбат вместе с ранеными остался у немцев, – она сменила тон разговора, начала нас хвалить. – Вы, ребята, молодцы. Сумели обойти тысячи смертей. Прошли кровавым тернистым путем сотни километров. Вышли с того света, из пекла самого сатаны. А это удалось немногим». Она встала на ноги, стройная, гибкая, похожая на балерину. Подошла ко мне, протянула руку, затем Кошкину: «Прощайте, ребята. Может быть, судьба нас больше не сведет никогда. Я пойду, поищу Владимира Ивановича. Человек он хороший, мне его жаль, но между нами все кончено». «Гора с горой, Соня, не сходится, а человек с человеком – это возможно, – сказал я. – До свидания, Соня». Она ушла, не оставив нам адреса.

Из санчасти раненых отвозили на автомашине, на конных повозках. Кто мог, шли пешком в медсанбат, который располагался в 7 километрах на полустанке. Нам повезло: Кошкина, Куклина и меня после перевязки тут же посадили в кузов автомашины и привезли на железнодорожный разъезд с тремя железнодорожными путями и тупиком. В тупике стоял замаскированный срубленными деревьями состав из товарных и двух пассажирских вагонов. Станционное здание, три длинных барака были заняты медсанбатом. Тяжелораненые лежали на полу, на койках, деревянных топчанах и на носилках. Те, кто мог ходить, сидели на скамейках, табуретках и на опушке леса, под деревьями, так как разъезд был окружен со всех сторон лесом. Ходить по территории разъезда строго запрещалось. Мы разгрузились с автомашины у операционной, которая помещалась в железнодорожной путевой казарме. Санитары из операционной, бараков и здания вокзала носили тяжелораненых в вагоны. В операционную меня пригласили вперед Кошкина и Куклина. Врач, молодая женщина, уверенно и быстро резала, расширяла раны. Боли совсем не ощущалось. Казалось, она режет не меня, а соседа. При этом она спрашивала меня: откуда я, давно ли на фронте и так далее. «Легко отделался, счастливый». Ответил ей за меня лежавший на соседнем столе пожилой мужчина: «Лучше бы тяжелее, да подольше не попадать туда». Куда, без вопросов ясно.

«Все, молодой человек, – наконец, сказала она. – Следующий». С операционного стола я по-молодецки вскочил и оперся на больную ногу, тут же присел. Она схватила меня за туловище, устало произнесла: «Что вы делаете? У вас может открыться кровотечение». Здоровяк-санитар поднял меня на руки, вынес из операционной, посадил на скамейку, сказал: «Сиди смирно, жди команды. После загрузки тяжелораненых пригласят и вас занять место в вагоне». В операционную внесли Кошкина и Куклина. Находились они там долго. Время, как при бомбежках, шло медленно. Где-то за стеной тикали часы, отсчитывая секунды. Вынесли Кошкина, почти следом за ним вышел Куклин, поддерживаемый санитаром. Мы с Куклиным сели возле носилок Кошкина. Кошкину хирург сказала: «Ничего страшного, выздоровление займет два месяца». У Куклина была перебита ключица и повреждено предплечье. Наложили гипс. Врач сказала: «Возможно, еще воевать будешь, если война затянется».

С восходом солнца объявили посадку в вагоны и легкораненым. Нас с Кошкиным как офицеров определили в пассажирский вагон. Я уговорил главного врача поместить вместе с нами и Куклина. Куклина привела к нам в купе молоденькая сестра и показала ему его нижнее боковое место. При виде нас с Кошкиным у него потекли слезы и, с минуту заикаясь, он не мог выговорить "спасибо".

С наступлением темноты наш санитарный поезд застучал колесами. Мы поехали. Какое блаженство после пережитого лежать на матрацах с чистыми белыми простынями, чувствовать уход и внимание молоденькой сестры Ани и толстушки-санитарки Тоси, девчат-добровольцев в белых халатах. Они видели в нас героев – защитников Родины.

Я не хотел спать, хотелось блаженствовать, смотреть в окно, где мелькали очертания леса и железнодорожных построек. Наш поезд спешил, шел быстро. Усталость взяла свое – уснул. Проснулся от сильного треска и взрывов. В окно вагона ласково светило июльское солнце. Раненые, кто мог, вскочили с полок. Сестры и санитарки кричали, просили лежать на местах. Два немецких стервятника налетели на беззащитный санитарный состав с полотнищами красных крестов на крышах каждого вагона. Ударили по вагонам из пулеметов и сбросили три бомбы. Со слов главного врача, особого вреда не причинили. В чем она особый вред видела, не говорила. По-видимому, в прямом попадании бомбы в ее вагон. В нашем вагоне дополнительно было ранено трое и убито двое. Остальные отделались испугом.

При налете я на руках спустился со средней полки в проход и оперся на больную ногу. Сильной боли не ощущалось. К вечеру уже ходил по вагону, помогая санитарке. Через сутки наш поезд достиг пригорода Москвы, был в полной безопасности. Более суток нас катали по Московской окружной дороге. Наконец, вывезли на Северную железную дорогу и повезли в Ярославль. На каждой станции встречали делегации женщин с цветами и подарками. Я вместе с сестрами и легкоранеными выходил из вагона для приема цветов, подарков и поцелуев.