Илья Земцов - Суждено выжить

«Молодцы, ребята!» – кричал внизу на насыпи Чернов.

Но немцы на этом не успокоились, заход на наш состав делали уже три самолета. Первый номер зенитного пулемета был ранен. Я ухватился за ручки пулемета, держал на мушке один из самолетов, ждал его приближения. Вот он приблизился, его крупнокалиберные пули прошли рядом, даже ударились о щит. Платформа задрожала от выстрела пушек. Я обрушил лаву латунных пуль. Было видно, как пули ударялись о кабину и лопасти, плющились, отскакивали, не причиняя вреда. Пушки стреляли быстро. Снаряды пролетали рядом. Немцы струсили, прошли в 200 метрах от состава и скрылись за лесным горизонтом.

Кузьмин стоял с полуоткрытым ртом и смотрел на горизонт, куда скрылись самолеты. Лицо его выражало недоумение. Его сутулая фигура напоминала старого согнутого деда. «Отбой!» – крикнул Чернов. Командиры рот и взводов кричали: «По вагонам!» Люди не спеша собирались в вагоны. Командиры нервничали. Наконец, все собрались. Были потери: 14 раненых, пять человек убитых. Убитых похоронили в братской могиле. Раненых собрали в санитарный вагон.

Снова в путь. Полковник объявил мне и Кузьмину благодарности. Кузьмина обещали представить к награде.

Без всякой маскировки ехали днем вперед, ближе к фронту. На перегоне в лесу, в районе станции Любань, за полчаса освободили железнодорожный состав. Все было разгружено и перенесено в лес. Небо бороздили немецкие самолеты. Летали они группами, одиночками. Наших самолетов не было видно. Здесь нас ознакомили с обстановкой. Немцы быстро продвигались по шоссе и Октябрьской железной дороге Ленинград-Москва. Мы должны были их встретить где-то в районе Чудова со стороны Новгорода. Новгород уже сдан. Начальником штаба дивизии ставилась задача нашему полку и отдельно каждому батальону: немцев надо было задержать, а затем атаковать. В хлопотах день прошел быстро. Не разбивая палаток, легли спать. В 3 часа ночи меня разбудил посыльный командира полка: «Срочно! Вас вызывает полковник».

Полковник со всей полковой свитой в присутствии начальника штаба дивизии и представителя ставки Наркомата обороны снова ставил задачу батальонам и отдельно каждой роте. Продвижение навстречу врагу было назначено почему-то на 9 часов на Московском шоссе. Не ясно, почему устраивалась показуха.

В 4 часа утра над лесом раздался гул самолетов. Летели колоннами немецкие бомбардировщики "Юнкерс" в сопровождении истребителей "Мессершмитт". «Их более 200 штук», – негромко протянул Чернов. «Да, сила», – ответил член Военного совета. «Сволочи, идут на Москву». Во время перелета самолетов над нашими головами в воздух из нашего расположения поднялись десятки цветных сигнальных ракет. Была объявлена боевая тревога. С ракетницами никого не обнаружили. Враг действовал нагло и смело.

После очередного совещания член Военного совета прошел по расположению полка в сопровождении начальника штаба дивизии и командира полка. Меня он попросил накормить его, то есть принести банку мясных консервов, так как кухни еще не дымили. Я перепутал и принес ему рыбные, за что получил замечание от полковника Чернова. Ошибка была исправлена. Прижавшись к стволу старой осины с раскидистой кроной, он стоял, завтракал и рассказывал о положении на ленинградском направлении.

В 9 часов утра наш полк вышел на Московское шоссе и пристроился к уже прошедшему полку нашей 311 дивизии. За пехотой тянулась 45-миллиметровая противотанковая батарея. Следом за ней хозвзвод с кухнями, продуктами и прочим полковым скарбом. Двигались по направлению к Ленинграду. Неизвестно, командование дивизии знало или нет местонахождение немцев. Но мы точных координат врага не знали и считали, что немцы где-то за 50-70 километров. Я ехал на полукровном жеребце почти мышиного цвета. По асфальту бодро цокали копыта. Обозы и люди дивизии растянулись на несколько километров. В 12 часов был запланирован привал и обед. Наш батальон не дошел до намеченного рубежа 1 километра. В воздухе послышался гул самолетов. Они шли на нас развернутым строем с черными крестами. Я подал команду: «Батальон, в укрытие!» Люди недоумевали: «Да это же наши, санитарные», – кричали обозники. Казалось, эти 20 самолетов летят с добрыми намерениями, взглянуть на движущуюся к фронту дивизию. Я быстро въехал в лес, отдал коня связному. Выскочил на опушку леса, закричал: «Быстро в укрытие!» Красноармейцы мгновенно разбежались и залегли в укрытиях, кюветах, канавах, кустарниках. Обозники, как под гипнозом, ехали не спеша. Те, кто сообразил, сумели въехать в лес или загнать лошадей во дворы и замаскировать. Мой голос тут же затерялся. Ко мне, гарцуя, подъехал лейтенант Пеликанов. Он сказал: «Смотри, отряд санитарных самолетов летит». Я выругался, крикнул: «Это немцы! Немедленно конников в лес, прячьтесь!» Взвод галопом въехал в лес и спрятался под кронами деревьев.

Не доходя до шоссе, самолеты начали перестраиваться, снизились до 50 метров. Пристраиваясь друг другу в хвост, вытянулись в одну длинную цепь. Ездовые и артиллеристы продолжали спокойно ехать, наблюдая за самолетами. Послышались первые пулеметные очереди. В воздухе завыли бомбы. Громом оглашалась местность, рвались бомбы. Люди в ужасе кричали, прыгали с повозок, ложились в кювет. Обезумевшие лошади ржали, кидались в сторону, опрокидывали брички, кухни, орудия. Самолеты образовали карусель, которая вытянулась вдоль шоссе. При каждом заходе выбрасывали на людей, лошадей десятки бомб и десятки тысяч крупнокалиберных пуль. Воздух наполнился запахами пороха, крови и отработанного газа моторов. Выбросив весь смертоносный груз, самолеты выстроились, как на учениях, в походный порядок и скрылись за лесным горизонтом. Лежавший рядом со мной Пеликанов кричал: «Вот это здорово! Где же наши самолеты, зенитчики?» «Не кричи. Пока не контужен, слышу отлично, – ответил я. – Твоя вина тоже в этом есть. Ты командир полковой конной разведки – это глаза и уши командира полка». «Да пошел ты к кузькиной матери, – вспылил Пеликанов. – У нас что, крылатые кони?» «Ну, тогда и не кричи, не подливай масла в огонь. Люди без наших восклицаний "ах да ох" удручены», – ответил я. На этом разговор кончился.

Пеликанов с недовольной физиономией ушел к конникам. Казалось, что после налета на шоссе ничего живого не осталось. Но это только казалось. Шоссе снова ожило. Убитых лошадей растащили по обочинам и в кювет. Снова шли обозы, артиллерия, лошади цокали подковами. Крутились колеса бричек и полевых кухонь. Потери были значительны. В хозвзводе батальона недоставало 12 лошадей, шести ездовых и одной полевой кухни. Вместо ожидаемого горячего обеда довольствовались сухим пайком.

Поступил приказ командира дивизии, запрещающий дальнейшее продвижение днем. «Русский человек сначала выругается, а потом оглянется», – озабоченно сказал полковник Чернов. Потери полка, как он выражался, велики. Какие конкретно, умолчал.