Генри Джеймс - Крылья голубки

– А что сэр Люк? Он к ней вернулся? – спросил Деншер.

– Думаю, он теперь там.

– Значит, – произнес Деншер, – это конец.

Кейт восприняла его слова молча, что бы они ни означали, но минуту спустя все же заговорила:

– Ты, конечно, не знаешь, если только сам не повидал сэра Люка, что тетушка Мод у него побывала.

– О?! – воскликнул Деншер, не найдя, что к этому добавить.

– Чтобы узнать реальные новости, – тут же добавила сама Кейт.

– А новости миссис Стрингем она не считает реальными?

– Скорее, это я не считаю их реальными. Как раз три дня тому назад, когда тетушка Мод отправилась к нему, она и узнала у него в доме, что он уехал. Уехал, как мне кажется, за несколько дней до ее визита.

– И сейчас еще не вернулся?

Кейт покачала головой.

– Она вчера посылала узнать.

– Значит, он ее теперь не оставит, – рассудил Деншер. – Пока она жива. Он останется с ней до конца. Замечательный человек.

– Я думаю, это она – замечательная, – сказала Кейт.

Ее слова снова заставили их долго молча смотреть друг на друга, и взгляд этот вытянул из Деншера довольно странное:

– О, ты не знаешь!

– Ну, ведь она, в конце концов, моя подруга.

Прозвучавшее с прекрасной серьезностью, ее возражение оказалось для него неожиданным: своим дуновением оно на миг воспламенило в нем прежнее ощущение ее разносторонности.

– Понимаю. Ты и не могла бы думать о ней иначе. Ты была в этом уверена.

– Конечно, я была в этом уверена.

И снова после этих слов меж ними воцарилось молчание, которое, впрочем, Деншер вскоре нарушил:

– Если вы не считаете новости миссис Стрингем «реальными», что вы думаете о новостях лорда Марка?

Об этом она вовсе не думала.

– О новостях лорда Марка?

– Разве вы с ним не виделись?

– С тех пор как он побывал у нее – нет.

– Так вы знали, что он у нее побывал?

– Ну разумеется. От миссис Стрингем.

– А остальное, – продолжал Деншер, – вы тоже знали?

Кейт удивилась:

– Что – остальное?

– Ну как же? Все. Это ведь его визита она не смогла перенести…. Ведь то, что затем произошло, ее просто убило!

– Да? – выдохнула Кейт, посерьезнев. И она так побледнела, что, какова бы ни была мера ее незнания в этой связи, оно не оказалось притворным.

– Миссис Стрингем ничего об этом не писала.

Тем не менее он заметил, что Кейт не спросила, что же затем произошло, и продолжал пополнять ее знания:

– Это подействовало на нее так, что она сдалась, перестала бороться. Она так отчаялась, что у нее не осталось сил снова захотеть жить: вот почему она умирает.

– О-ох! – медленно выдохнула Кейт, но как-то неуверенно, так что Деншер решил говорить дальше:

– Теперь можно видеть, что она держалась лишь силою воли, что в немалой мере совпадает с тем, что ты говорила мне о ней с самого начала.

– Я помню. Так оно и было.

– Ну вот, в определенный момент ее воля была сломлена, и катастрофа – упадок духа – наступила в результате подлого удара со стороны этого человека. Этот негодяй сообщил ей, что мы с тобой тайно обручены.

Кейт бросила на него быстрый возмущенный взгляд:

– Но он не мог этого знать!

– Это несущественно. Важно, что она узнала об этом прежде, чем он от нее ушел. Вдобавок ко всему, – продолжал Деншер, – он это знает. Когда ты виделась с ним в последний раз?

Но Кейт вся была поглощена картиной, вставшей перед ее глазами.

– Так из-за этого ей стало хуже?

Деншер наблюдал, как она осознаёт рассказанное им: это делало еще выразительнее ее мрачноватую красоту. Потом произнес то, что сказала ему миссис Стрингем:

– Она повернулась лицом к стене.

– Бедная Милли! – прошептала Кейт.

Это прозвучало очень тихо, но красота Кейт придала сказанному особый стиль, так что Деншер, вполне последовательно, продолжил:

– Видишь ли, она узнала об этом слишком скоро – а ведь идея заключалась в том, что она могла вообще не узнать об этом. А до этого она была вполне уверена – в результате всех наших поступков, – что между нами, по крайней мере с твоей стороны, нет ничего такого, что могло бы служить ей предостережением.

Кейт еще на миг задумалась.

– Но она обрела такую уверенность вовсе не из-за того, как поступал ты – какими бы ни были твои поступки. Это произошло в результате моего с нею общения.

– О, это прекрасно с твоей стороны, – заявил Деншер, – что ты берешь на себя долю вины.

– Ты полагаешь, – спросила Кейт, – что я способна это отрицать?

Ее взгляд, как и ее тон, заставил его на миг пожалеть о своих словах, которые и правда были первыми, что сорвались с его языка под влиянием того, что они оба назвали бы ее прямотой. Прямота же ее была, видимо, тем, чего его преданность только и могла требовать. Впрочем, это не имело такого уж прямого отношения к делу.

– Я, естественно, не полагаю ничего, кроме того, что мы с тобой разделяем понимание сделанного и ответственность за сделанное – какими бы словами мы это ни определяли. В нашу задачу не входит распределять вину на доли или определять, кто должен производить более неприятное впечатление в связи с нашим замыслом.

– Это ведь был не твой замысел, и речи о впечатлениях вообще не было, – сказала Кейт.

Он встретил ее слова улыбкой, которая из-за ее напряженности ему самому показалась неестественной.

– Не будем вдаваться в это! – произнес он.

По-видимому, она не сочла, что «вдается в это», раз у нее возникла новая идея – идея, порожденная картиной, какую он сам вызвал в ее воображении.

– Но разве не было тогда возможности опровергнуть эту информацию? Я имею в виду сообщение лорда Марка.

– У кого же могла быть такая возможность?

– То есть как? У тебя .

– Сказать ей, что он солгал?

– Сказать, что он ошибается.

Деншер не мог отвести от нее взгляда – он был потрясен: возможность, какую походя предложила ему Кейт, была именно той альтернативой, что встала перед ним в Венеции, и он решительно ее отверг. Что могло быть более странным, чем такая разница в их взглядах на это?

– И самому стать лгуном, поступив так? Ты это хочешь сказать? – спросил он. – Мы ведь все еще обручены, я надеюсь, девочка моя?

– Разумеется, мы все еще обручены. Но ради того, чтобы спасти ее жизнь…!

Он целую минуту вбирал в себя то, как она это произнесла. Конечно, нельзя забывать – она ведь всегда все упрощала, и это напомнило ему, до какой степени для ее энергии, в сравнении с его собственной, многое оказывалось легко и просто: понимание этого прежде часто вызывало у него чувство восхищения.

– Ну, если тебе обязательно надо знать – а я хочу, чтобы у тебя была полная ясность на этот счет, – я даже помыслить не мог всерьез о том, чтобы солгать ей в лицо. Вопрос об этом – о возможности спасти ее – был поставлен передо мною вполне определенно; но обдумать это означало решительно отбросить такую мысль. К тому же, – добавил он, – это ни к чему хорошему не привело бы.