Джон Карре - Верный садовник

– И вы говорили только о Джастине. Ее любимом муже.

– Насколько я помню, да.

– Сколько вы пробыли у нее?

– Время я не засекал, но думаю, минут двадцать. Мне не хотелось утомлять ее.

– Значит, вы двадцать минут говорили о Джастине. Отрабатывает ли он свою овсянку и все такое.

– Разговор часто прерывался, – ответил Вудроу, краснея. – Когда у человека температура, он обессилен и только что лишился ребенка, трудно ожидать легкой, непринужденной беседы.

– Кто еще присутствовал?

– Я вам уже сказал. Я пришел один.

– Я спрашивал не об этом. Я спрашивал, кто еще присутствовал при вашем разговоре?

– Например?

– Например, тот, кто присутствовал. Медицинская сестра, врач. Еще посетитель, кто-то из ее друзей. Подруга. Друг. Африканец. Например, доктор Арнольд Блюм. Почему я должен все из вас вытягивать, сэр?

Демонстрируя свое раздражение, Роб рассек рукой воздух, перекинул ногу на ногу. Вудроу показал, что вновь роется в памяти: нахмурился, сведя брови к переносице.

– Раз уж вы упомянули об этом, Роб. Вы, конечно, правы. Как-то вылетело из головы. Когда я пришел, там был Блюм. Мы поздоровались, и он покинул палату. Полагаю, наше общение ограничилось двадцатью секундами. Если вам того хочется, двадцатью пятью.

Но наигранная беззаботность Вудроу давалась ему дорогой ценой. Кто сказал Робу о том, что Блюм сидел у ее кровати? И он чувствовал, чувствовал, что этим дело не закончится. Боялся, что придется вспоминать о том, что Портер Коулридж строго-настрого наказал забыть.

– И что, по вашему разумению, там делал Блюм, сэр?

– Он не объяснил, она – тоже. Он врач, не так ли? Помимо прочего.

– А что делала Тесса?

– Лежала на кровати. Что еще она могла делать? – фыркнул он, на мгновение потеряв голову. – Играть в блошки?

Роб вытянул ноги, явно наслаждаясь своими огромными ступнями.

– Не знаю. Что еще она могла делать, Лес? – спросил он свою напарницу.

– В блошки она определенно бы играть не стала. Лежа на кровати. Что еще она могла делать, спрашиваем мы себя.

– Я бы подумала, кормить грудью черного младенца, – ответила Лесли. – Пока его мать умирала.

Какое-то время в кабинете слышались только шаги в коридоре, кто-то проходил мимо, да шум проезжающих по улице автомобилей. Роб протянул руку, выключил диктофон.

– Как вы сами указали, сэр, – вежливо заметил он, – времени у нас мало. Поэтому убедительно вас прошу, не тратьте его понапрасну, уходя от ответов на вопросы и относясь к нам, как к дерьму, – он включил диктофон. – Будьте любезны, если это не затруднит вас, рассказать своими словами об умирающей в палате женщине и ее младенце, мистер Вудроу, сэр. Пожалуйста. От чего она умирала, кто пытался ее лечить и как, – словом, обо всем, что вам о ней известно.

Загнанный в угол, возмущаясь тем, что ему приходится в одиночку держать оборону, Вудроу потянулся к аппарату внутренней связи, чтобы заручиться поддержкой посла, да только вспомнил, что связаться с Коулриджем – трудное дело. Прошлым вечером, когда Вудроу пытался переговорить с ним наедине, Милдрен ответил, что босс беседует с американским послом и беспокоить его можно только при чрезвычайных обстоятельствах. А утром Коулридж «работал с документами в резиденции».

Вудроу никогда не терял самообладания. За свою дипломатическую карьеру ему случалось попадать в унизительные ситуации, и по собственному опыту он знал, что наилучший вариант – не подавать виду, будто что-то идет не так. Вот и теперь он воспользовался приобретенными навыками и короткими фразами обрисовал сцену, имевшую место быть в палате Тессы. Да, согласился он, выразив удивление, что их заинтересовали такие несущественные подробности, он вроде бы припоминает женщину, которая то ли спала, то ли лежала без сознания. И, раз она сама не могла кормить своего ребенка, Тесса взяла на себя роль кормилицы. Так как ребенок Тессы умер, у черного младенца появился источник еды.

– Вы помните, как звали больную женщину? – спросила Лесли.

– Нет, не припоминаю.

– С женщиной кто-то был… родственник или подруга?

– Ее брат. Мальчик-подросток из ее деревни. Так сказала Тесса, но, учитывая ее состояние, она не показалась мне надежным свидетелем.

– Вы знаете, как звали брата?

– Нет.

– Название деревни?

– Нет.

– Тесса говорила вам, что произошло с этой женщиной?

– Мысли, а соответственно, и слова у нее, по большей части, путались.

– Значит, по меньшей – не путались, – указал Роб. Он нашел удобную позу. Сидел расслабившись. Похоже, в этот день спешить ему было некуда. – И вот когда слова у Тессы не путались, мистер Вудроу, что она говорила вам о больной женщине, которая лежала напротив?

– Что она умирает. Что причина ее болезни, которую Тесса не назвала, в социальных условиях жизни.

– А жила она на гуманитарную помощь?

– Этого Тесса не говорила.

– Кто-нибудь лечил женщину от неназванной болезни?

– Скорее всего. Иначе что ей делать в больнице?

– Лорбир?

– Кто?

– Лорбир, – повторил Роб. – Голландский полукровка. Русые или светлые волосы. Лет пятидесяти пяти. Толстый.

– Я никогда не слышал об этом человеке, – ответил Вудроу. Лицо его оставалось непроницаемым, но желудок начало жечь.

– Вы видели, как кто-нибудь лечил ее?

– Нет.

– Вы знаете, как ее лечили? Чем?

– Нет.

– Вы не видели, чтобы кто-нибудь давал ей таблетку или делал укол?

– Я вам уже сказал: в моем присутствии никто из персонала больницы в палату не заходил.

Поскольку Роб никуда не торопился, он нашел время обдумать ответ Вудроу и следующий вопрос.

– А не из персонала больницы?

– В моем присутствии – нет.

– А вне вашего присутствия?

– Откуда мне это знать?

– От Тессы. Из того, что Тесса говорила вам, когда могла связывать слова в предложения, – объяснил Роб и широко улыбнулся, словно озвучил шутку, которая должна всем поднять настроение. – По словам Тессы, эту больную женщину… чьего младенца она кормила, кто-то лечил? К ней подходили… ее осматривали, ей назначали лечение белые или черные, мужчины или женщины, врачи, медсестры, неврачи, посторонние, непосторонние, санитарки, посетители, простые люди? – Он откинулся на спинку стула, предлагая Вудроу выпутываться.

Тому же оставалось только гадать, что еще им известно, о чем они еще не сказали. Фамилия Лорбир звучала в его голове, как похоронный колокол. Какие еще фамилии бросят они ему в лицо? Как долго он сможет стоять на своем и все отрицать? Что рассказал им Коулридж? Почему отказывается выработать общую линию защиты? Вдруг во всем признался, за его спиной?

– Она что-то говорила о том, что к этой женщине приходили маленькие люди в белых халатах, – с неохотой ответил он. – Я полагал, что она видела их в бреду. Или бредила, когда рассказывала об этом. Я не принял ее слова за чистую монету. – «И вам не следует», – как бы говорил он.