Генрих Ланда - Сборник

А там летом я познакомился с одной девчонкой на даче, а после в Москве тоже заходил к ней. Ну, там немножко целовались и всё такое прочее. Но всё равно это, конечно, было только так, и потом мы перестали видеться. А тут мы всё были вроде как врозь, и только потом уже, после Нового года как-то помирились, и уже тогда началось: и ходили вместе, и я к ней всё звонил – у нас-то телефона не было. И она мне про свои тренировки рассказывала, как после зимы они спускали лодки на воду, как там перевернулись…

Помню, как устраивали на май вечеринку. Девчонки должны были пойти закупать продукты, и меня посылают с ними, а я не хочу – с чего это вдруг, так они говорят: идём-идём, и Лида с нами идёт. И потом мы перебегали улицу Горького напротив Елисеевского, так она меня, чтоб не убегал вперёд, взяла под руку, и так мы уже потом и шли – помню, как это было…

А на вечеринке я чего-то напился и начал там её ко всем ревновать, а потом лез бросаться под машину, а девчонки всё меня удерживали – в общем, что она там про меня могла подумать, но так это получилось. И после этого у нас холодок пошёл. И потом ещё второй раз вышло так: уже начались выпускные экзамены, и после экзамена мы пошли в кино – мы с ней и ещё несколько девчонок. А впереди сидели какие-то пацаны и всё мешали, и я там сказал им пару слов. А после кино выходим – они уже меня ждут. Тут же окружили и сразу по носу… Ну, девчонки меня давай сразу оттаскивать, а Лида – к ним, чтобы они не трогали меня. В общем, так разошлись, но я почувствовал, что это как-то имело для неё значение. Потом я даже читал рассказ, как один парень ходил с девчонкой, и они с другим подрались, тот его побил, и девчонка ушла с тем другим – так я подумал, что это как раз именно так получается. И именно то, что я тогда не дрался, а даже потом, когда шли, так всё говорил, что странно, почему из носа кровь не идёт, обычно из носа кровь с первого удара идёт… А вообще, действительно, если сразу тебя неожиданно ударят, так потом уже трудно как-то что-то сделать… Одним словом, я почувствовал, что с этого и пошло. Уж потом я провожал её, всё говорю: смотри, какие звёзды, а она говорит: "Я звёзд не вижу" – у неё была сильная близорукость.

И потом дальше – больше, а потом уже после экзаменов, помню, сильный дождь был, и я звоню из телефонной будки, и она говорит, что нам незачем больше видеться, что всё это ни к чему, что она сама себе выдумала идеал, и всё такое прочее. В общем, не дай бог, как мне тогда было, помню, кругом течёт, по лицу у меня течёт, стою я в этой будке и такое слушаю… У нашего дядьки охотничье ружьё дома было, так я уже о нём думал. Действительно, совсем было плохо.

Ну, потом вступительные экзамены, я подавал в университет на геологический и, кончно, завалил, получил по русскому сочинению тройку и недобрал два балла до минимума. Пошёл работать на автобазу – я с детства страшно любил около машин возиться, бывало что угодно сделаю, буду чистить там и протирать, лишь бы дали метров десять проехать.

Познакомился с девчонкой, она там тоже работала. Вообще ничего девчонка была, такая беленькая, а я сам чёрный, так когда мы вдвоём шли – люди оборачивались…

Но уже такая была – всё понимала. Мы как с ней обнимались, так если чуть дальше трону – не надо, говорит, я уже взрослый человек, не делай так, мне это тяжело.

А раз соседка открыла дверь и увидела, как мы с ней лежим, и сказала её матери.

Та меня вызвала и один на один спрашивает: "Виталий, я должна знать – что у вас с Ларисой?" Я говорю: "Ничего, Антонина Тимофеевна, просто я пришёл после работы, устал, прилёг немного, Лариса села возле меня, а та просто навыдумывала". Так она эдак говорит: "Виталий – я вам верю!" А у них отца не было, и они на Новый год меня пригласили, ну а я выпил и её мать на "б" обозвал… Ну, после этого, конечно… Но и сама девчонка была какая-то такая – всё интересовалась, что у нас есть, ей это было главное…

Потом уже познакомился со своей будущей супругой, вернее сначала с её подругой, а потом уже с ней, и у нас как-то пошло всё гладко.

На следующий год подал снова на заочный геологический и одновремённо заявление в геологическую партию. Но опять по очкам на равных правах со всеми не прошёл, а так как в партии я ещё не был, то привилегии мне, как работающему в геологоразведке, не полагалось.

Потом армия, предложили в медицинское училище, но я сказал, что крови боюсь, тогда вот меня и послали под Серпухов. Здесь три года в курсантах, в общем неплохое время было, но хоть близко к Москве – первый год за всё время один раз дома был. Ну, туда ко мне в родительский день приезжали мама и жена, вернее тогда ещё не жена, а как бы невеста. А потом на второй год уже были увольнительные, а до Москвы – два часа поездом. Только мне часто попадало оставаться без увольнительной – всё больше за дерзость. Один раз дежурного по части дураком обозвал, а там один капитан на дивизионной губе ни за что на меня взъелся, я его послал как следует, так он меня застрелить грозился… Вообще бывало – стоишь в строю уже надраенный для осмотра перед увольнением, а наш майор останавливается передо мной: "Катков, а ты чего здесь?" – "В увольнительную, товарищ майор." – "Никакой тебе увольнительной!" – "За что, товарищ майор?" – "За наглость." Вот такие были дела. Но в общем приятно всё-таки вспомнить это время, особенно если сравнить с жизнью в Забайкалье. Тяжело там, климат тяжёлый, кругом полная пустыня. Выдержать трудно, особенно солдатам, да и офицерам, которые не женаты. Там и спивались, и стрелялись, и что хочешь… Я-то уже с женой туда поехал, мы перед окончанием училища расписались и в отпуск уже вместе поехали в Одессу. Ну а потом я поехал туда сперва один, получил комнату хорошую, южную, и тогда её вызвал.

А Лиду я тогда после всего этого не встречал, и вот только уже в конце первого курса в училище получаю письмо. Помню, мне его прямо на аэродром принесли, был конец февраля, тёплый ветер дул, гудели моторы… Я вижу – на конверте почерк незнакомый, нет обратного адреса. Открываю – и меня прямо как обухом по голове:

"Здравствуй, Виталий! Я тебя люблю. Я во всём виновата, я выдумала себе идеал, но теперь я поняла, что идеалов не существует, я много думала, я тебя люблю, я без тебя жить не могу и т. д., и т. п., и подпись – Лида. Понимаешь, как это было, ну прямо как удар, я был прямо не в себе. И сразу ей пишу: Лида, я тоже тебя люблю, и всё такое. Потом получил от неё ответ, что она счастлива, что весь мир для неё стал другим, ну, словом и т. д., и т. п. А тут приезжает моя будущая жена, невеста, и видит всё на мне, и спрашивает, что со мной, и я ей протягиваю письмо Лиды, на, говорю, вот прочитай. Она говорит – зачем я буду твои письма читать, и так и не прочла. Вообще-то я ей раньше рассказывал, когда она меня спрашивала, были ли у меня до неё девчонки. И тогда она как-то сразу Лиду выделила, чует всё-таки женское сердце. А теперь я прямо не знал, что делать, ходил просто оглушённый, так всё неожиданно было, и даже не с кем было посоветоваться.