Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

– Я надеюсь, что король захочет вспомнить о своем старом товарище.

– По оружию?

– Да, о товарище по оружию. Самая большая опасность далеко не всегда подстерегает нас на войне, графиня.

– Вы ничего не хотите попросить у меня для герцога д'Эгийона?

– Признаться, нет! Этот чудак сумеет попросить об этом самолично.

– Вы, кстати, тоже будете там. А теперь моя очередь.

– Ваша очередь – для чего?

– Просить.

– Отлично!

– Что получу я?

– Что пожелаете.

– Я хочу получить все.

– Разумно.

– И получу?

– Что за вопрос! Однако будете ли вы удовлетворены? Только ли об этом вы станете просить?

– Об этом и еще кое о чем.

– Говорите.

– Вы знаете барона де Таверне?

– Нас связывает сорокалетняя дружба.

– У него есть сын?

– И дочь.

– Совершенно верно.

– И что же?

– Все – Как – все?

– «Кое-что», которое я у вас прошу… Я об этом попрошу вас в свое время.

– Превосходно!

– Мы уговорились, герцог.

– Да, графиня.

– Подписано?

– Гораздо лучше: мы поклялись друг другу.

– Ну так повалите это дерево.

– У меня есть для этого средства.

– Какие?

– Мой племянник.

– Кто еще?

– Иезуиты.

– Ах, ах!

– Я на всякий случай и план приготовил, так, небольшой.

– Можно с ним ознакомиться?

– Увы, графиня,..

– Да, да, вы правы.

– Вы ведь знаете, что тайна…

– Залог успеха! Я заканчиваю вашу мысль.

– Вы восхитительны!

– Однако я тоже хочу попробовать потрясти дерево.

– Очень хорошо! Потрясите, графиня, это не помешает.

– И у меня есть средство.

–..которое вы считаете прекрасным!

– Я за него ручаюсь.

– Что это за средство?

– Скоро увидите, герцог, вернее…

– Что?

– Нет, вы не увидите.

Столь изящно эти слова мог выговорить только такой прелестный ротик. Потерявшая было голову графиня вдруг словно опомнилась; она торопливо оправила атласные волны юбки, которые в целях дипломатии вздыбились, словно бушующее море.

Герцог был отчасти моряком и привык к капризам океана. Он от души рассмеялся, расцеловал графине ручки и угадал со свойственной ему проницательностью, что аудиенция окончена.

– Когда вы начнете валить дерево, герцог? – спросила графиня.

– Завтра. А вы когда приметесь его трясти? В эту минуту со двора донесся шум подъехавшей кареты, и почти тотчас же раздались крики «Да здравствует король!»

– А я, – отвечала графиня, выглядывая в окно, – я начну сию минуту!

– Браво!

– Идите по черной лестнице, герцог, и ждите во дворе. Через час получите мой ответ.

Король Людовик XV не был до такой степени благодушным, чтобы с ним можно было каждый день говорить о политике.

В самом деле, политика ему надоедала. В дурные минуты он отделывался с помощью веского довода, на который нечего было ответить:

«Да вся эта машинка будет крутиться, пока я жив!»

Когда обстоятельства благоприятствовали, окружающие старались ими воспользоваться. Однако монарх, как правило, наверстывал то, что терял в минуты хорошего расположения.

Графиня Дю Барри так хорошо знала короля, что, подобно рыбакам, изучившим море, никогда не пускалась в плавание, если ей не благоприятствовала погода.

Однако в то время, когда король приехал навестить ее в Люсьенн, он был в прекраснейшем расположении духа. Король был накануне не прав, он знал наверное, что его будут бранить. Значит, в этот день он был хорошей добычей.

Но как бы доверчива ни была дичь, на которую идет охота, у нее все-таки есть некоторый инстинкт самосохранения, и охотнику следует это иметь в виду. Впрочем, инстинкт ничего не значит, если охотник опытный!

Вот как взялась за дело графиня, имея в виду королевскую дичь, которую она собиралась заманить в свои сети.

Она была, как мы, кажется, уже говорили, в весьма смелом дезабилье вроде тех, в какие Буше одевает своих пастушек.

Вот только она была ненарумянена: король Людовик XV терпеть этого не мог.

Как только лакей доложил о его величестве, графиня набросилась на румяна и стала с остервенением натирать ими щеки.

Король еще из приемной увидал, чем занималась графиня.

– Ах, злодейка! – воскликнул он, входя. – Она красится!

– А-а, здравствуйте, сир, – проговорила графиня, не отрывая от зеркала глаз и не прерывая своего занятия, даже после того, как король поцеловал ее в шейку.

– Значит, вы меня не ждали, графиня? – спросил король.

– Почему, сир?

– Ну, раз вы так пачкаете свое личико!..

– Напротив, сир, я была уверена в том, что дня не пройдет, как я буду иметь честь увидеть ваше величество.

– Как странно вы это говорите, графиня!

– Вы находите?

– Да. Вы серьезны, как господин Руссо, когда слушает свою музыку.

– Вы правы, сир, я в самом деле должна сообщить вашему величеству нечто весьма серьезное.

– Я вижу, к чему вы клоните, графиня.

– Неужели?

– Да, сейчас начнутся упреки.

– Я – упрекать вас? Да что вы, сир!.. И за что, скажите на милость?

– За то, что я не пришел вчера вечером.

– Сир! Справедливости ради согласитесь, что у меня нет намерения отбирать ваше величество.

– Жанетта, ты сердишься.

– Нисколько, сир, меня рассердили.

– Послушайте, графиня: уверяю вас, что я не переставал о вас думать.

– Да что вы?

– И вчерашний вечер показался мне вечностью.

– Вот как? Да ведь я, сир, по-моему, ни о чем вас не спрашивала. Ваше величество проводит свои вечера там, где ему нравится, это никого не касается.

– Я был в своей семье, графиня, в семье.

– Сир, я об этом даже не узнавала.

– Почему?

– Что значит почему? Согласитесь, что с моей стороны это было бы непристойно.

– Так вы, значит, не сердитесь на меня за это? – вскричал король. – На что же вы сердитесь? Отвечайте мне по чести.

– Я на вас не сержусь, сир.

– Однако вы сказали, что вас кто-то рассердил?..

– Да, меня рассердили, сир, это правда.

– Чем же?

– Тем, что я стала чем-то вроде крайнего средства.

– Вы – «крайнее средство»? Что вы говорите?

– Да, да, я! Графиня Дю Барри! Милая Жанна, очаровательная Жанночка, соблазнительная Жаннетточка, как говорит ваше величество. Я – крайнее средство.

– В чем же это выражается?

– А в том, что мой король, мой любовник бывает у меня тогда, когда госпожа де Шуазель и госпожа де Граммон им пресытились.

– Ох, графиня!..

– Клянусь честью, хотя бы я от этого проиграла, но я скажу откровенно, что у меня на сердце. Рассказывают, что госпожа де Граммон частенько вас подстерегала у входа в спальню. А я поступлю иначе, нежели благородная герцогиня. Я стану поджидать на выходе, и как только первый же Шуазель или первая Граммон попадется мне в руки… Пусть поберегутся!