Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

– Я никому ничего не должна – ведь Николь убежала… А-а, я забыла Жильбера…

Филипп вздрогнул: глаза его засверкали.

– Ты задолжала Жильберу? – вскричал он.

– Да, – самым естественным тоном отвечала Андре, – он с начала сезона поставлял мне цветы. Ты сам мне говорил, что иногда я бываю слишком сурова и несправедлива к этому юноше, а он очень вежлив… Я попробую отплатить ему иначе…

– Не ищи Жильбера, – пробормотал Филипп.

– Почему? Должно быть, он в саду, я его, пожалуй, вызову сюда.

– Нет, нет! Не стоит терять драгоценное время… Я сейчас пойду через аллеи и найду его… Я сам с ним поговорю… Я с ним расплачусь…

– Ну, хорошо.

– Да, прощай! До вечера!

Филипп поцеловал у девушки руку; она сжала его в объятиях, и он услышал, как стучит ее сердце. Не теряя времени, он отправился в Париж, и вскоре карета остановилась у ворот небольшого особняка на улице Кок-Эрон Филипп был уверен, что найдет там отца. Со времени своей непонятной ссоры с Ришелье жизнь в Версале стала казаться старику невыносимой, и он пытался, как всякий человек действия, обмануть угрызения совести, перемещаясь с места на место.

Когда Филипп постучал в слуховое оконце калитки, барон с проклятиями мерил шагами небольшой сад особняка и прилегавший к саду дворик.

Заслышав стук, он вздрогнул от неожиданности и пошел отпирать сам.

Он никого не ждал и потому этот нежданный визит пробудил в нем надежду: в своем падении несчастный старик пытался ухватиться за любой сук.

Вот почему он встретил Филиппа с чувством досады, а также с едва заметным любопытством.

Однако, едва он взглянул на своего юного собеседника и увидел застывшее выражение мертвенно-бледного лица и плотно сжатые губы, как ему тотчас расхотелось задавать вопросы, уже готовые было сорваться с языка.

– Вы? – только и произнес он. – Какими судьбами?

– Я буду иметь честь объяснить вам это в свое время, – отвечал Филипп.

– Что-нибудь серьезное?

– Да, это весьма серьезно.

– Вечно этот мальчишка пугает своими дурацкими церемониями!.. Ну, какую же новость вы мне принесли: приятную или неприятную?

– Ужасную! – торжественно промолвил Филипп Барон покачнулся.

– Мы одни? – спросил Филипп.

– Ну да!

– Не угодно ли вам будет войти в дом?

– Почему бы нам не поговорить на свежем воздухе, вот под этими деревьями?..

– Потому что есть вещи, о которых не говорят под открытым небом.

Барон взглянул на сына и, повинуясь его молчаливому приглашению, последовал за ним в комнату с низким потолком, придав себе невозмутимый вид и даже выдавив улыбку. Филипп уже отворил дверь.

После того, как двери были тщательно заперты, Филипп подождал, пока отец подаст ему знак начинать. Когда барон удобно расположился в лучшем кресле гостиной, Филипп заговорил.

– Отец! – сказал он. – Мы с сестрой решили с вами расстаться.

– Как так? – в величайшем изумлении спросил барон. – Вы собираетесь отлучиться?.. А как же служба?

– Для меня службы больше не существует: как вы знаете, обещание короля не выполнено.., к счастью.

– Я не понимаю, что значит «к счастью».

– Отец…

– Объясните, как можно чувствовать себя счастливым оттого, что не стал полковником отличного полка? Вы уж слишком далеко заходите в своей философии.

– Я захожу достаточно далеко, чтобы не отдавать предпочтения бесчестию перед состоянием, только и всего. Впрочем, не будем вдаваться в подобного рода рассуждения…

– Нет уж, черт побери, почему же не поговорить?!

– Я прошу вас!.. – проговорил Филипп так твердо, словно хотел сказать: «Я не желаю!» Барон насупился.

– А что ваша сестра?.. Неужто и она забыла свои обязанности, службу у ее высочества…

– Отныне она должна пожертвовать этими обязанностями во имя других.

– Какого рода эти ее новые обязанности, скажите на милость?

– Насущно необходимые!

Барон поднялся.

– Самая глупая порода людей, – проворчал он, – та, что обожают говорить загадками.

– Разве для вас загадка – то, о чем я с вами толкую?

– Я не понимаю ни слова! – воскликнул барон, с апломбом, удивившим Филиппа.

– В таком случае, я готов объясниться: моя сестра уезжает, потому что вынуждена избегать бесчестья. Барон расхохотался.

– Тысяча чертей! Что за примерные у меня дети! Сыну наплевать на возможность получить полк, потому что он опасается бесчестья! Дочь оставляет теплое местечко, потому что боится бесчестья! Может, я живу во времена Брута и Лукреции? Наше время, – разумеется, дурное: ведь оно ни в какое сравнение не идет с золотым веком философии. Прежде, если человек замечал, что ему грозит бесчестье, – а он, как вы, носил шпагу и брал, как и вы, уроки фехтования у двух учителей и трех их учеников, – он просто-напросто поднимал обидчика на шпагу, Филипп пожал плечами.

– Да, то, что я говорю – малоубедительно для филантропа, который не выносит вида крови. Однако офицерами рождаются совсем не для того, чтобы стать потом филантропами.

– Я не хуже вашего понимаю, что такое долг чести, но пролитая кровь отнюдь не искупает…

– Пустые фразы!.. Так может говорить.., философ! – вскричал старик, выглядевший в гневе даже довольно величественно. – Мне следовало бы сказать: трус!

– Вы хорошо сделали, что не сказали этого, – заметил Филипп, побледнев и задрожав от негодования.

Барон выдержал полный лютой ненависти, угрожающий взгляд сына.

– Я уже говорил, – продолжал он, – и мои слова не лишены здравого смысла, как бы ни пытались меня убедить в обратном: бесчестье в нашем мире идет не от самого поступка, а от пересудов. Да, это так и есть!.. Если вы совершите преступление перед глухим, слепым или немым, разве вы будете обесчещены? Ну конечно, вы сейчас приведете мне этот глупый афоризм: «Преступление грозит нечистой совестью, а не плахой». Такие речи хороши для женщин и детей, а с мужчиной, черт побери, говорят на другом языке!.. Я воображал, что мой сын – мужчина… Если слепой прозрел, глухой начал слышать, немой заговорил, вы должны со шпагой в руках выколоть глаза одному, проткнуть барабанные перепонки другому, отрезать язык третьему. Вот как отвечает обидчику, посягнувшему на его честь, дворянин, носящий имя Таверне-Мезон-Руж!

– Дворянин, носящий это имя, заботится прежде всего о том, чтобы имя его осталось незапятнанным. Вот почему я оставлю ваши доводы без ответа. Прибавлю только, что бывают случаи, когда бесчестье неизбежно. Именно в таком положении мы с сестрой и оказались.

– Перейдем к вашей сестре. Если, по моему глубокому убеждению, мужчина не должен избегать возможности сразиться с врагом и победить его, женщина тоже должна уметь ждать, не сходя с места. Для чего нужна добродетель, господин философ, если не для того, чтобы отражать атаки, предпринимаемые пороком? В чем заключается торжество этой добродетели, если не в поражении порока?