Василий Шукшин - Ваш сын и брат

– Але! – возгласил дядя. Самая маленькая женщина на самом верху встала на руки. – Гоп! – приказал дядя. Манленькая женщина скользнула вниз головой.

Максим замер.

Дядя поймал женщину. И тут с него посыпались все оснтальные.

Максим подошел к человеку, который бросал в стороне тарелки.

– Как бы мне Воеводина тут найти?

Человек поймал все тарелки.

– Что?

– Мне Воеводина надо найти.

– На втором этаже. А зачем?

– Так… Он брат мой.

– Вон по той лестнице – вверх. – Человек снова запуснтил тарелки в воздух.

Игнат боролся с каким-то монголом. Монгол был устраншающих размеров.

– Э-ээ… Друг ситцевый! – весело орал Игнат. – У нас так не делают. Куда ты коленом-то нажал?!

– Сево? – спросил монгол.

– "Сево, сево!" – передразнил сердито Игнат. – На дуншу, говорю, наступил! Дай-ка я тебе разок так сделаю… Монгол взвыл.

– А-а!.. Дошло?

Игнат слез с монгола.

– Максим!.. Здорово. Ну, иди погуляй пока, – сказал он монголу. – Я с брательником поговорю. Здоровый, бугай, а бороться не умеет.

– Неужели ты его одолеешь? – усомнился Максим.

– Хошь, покажу?

– Да ну его. Игнат, я письмо получил из дома…

Пошли в уборную Игната.

– …Але! – возвещает дядя на манеже. – Гоп! – Маленьнкая женщина опять бесстрашно скользит вниз.

Человек с испитым лицом бросает вверх тарелки и поет под нос (для ритма, должно быть):

Какой-то шут гороховый кричит в пустой зал:

– А чего вы смеетесь-то? Чего смеетесь-то? Тут плакать надо, а не смеяться. Во!

– Ну, как они там? Я ж еду завтра к ним! – вспомнил Игнат.

– Мать захворала…

– Но? Что с ней?

– Радикулит. Степка пришел.

– Пришел? Ну, это хорошо. А отец как? Верка…

– Игнат, надо достать змеиного яда. Матери-то. Я втонрой день хожу по городу – нигде нету.

– Змеиный яд… Это лекарство, что ли?

– Но.

– Тэк, тэк, тэк… – задумался Игнат. – Счас я отпущу своего чайболсана и пойдем ко мне. Попробую дозвониться до кого-нибудь.

Игнат ушел. Максим стал рассматривать фотографии брата на стенах. Их тут было великое множество – Игнат так, Игнат эдак: сидит, стоит, борется, опять стоит и улыбанется в аппарат. Лента через плечо, на ленте медали.

– …Ну а ты как живешь? – вернулся Игнат. Стал оденваться.

– Ничо.

– Все на стройке вкалываешь?

– На стройке.

– Эхх… Максим, Максим…

– Ладно, брось про это.

– Чего "брось"-то? Чего "брось"-то? Жалко же мне тебя, дурака. Упрямый ты, Максим, а – без толку. Так и загнешьнся в своем общежитии!

– Загнусь – схоронишь. И все дело.

– Дело нехитрое. А ты лучше подумай – как не пронпасть! Такой красивый парнина, а…

– На квартире жениться?

– Да не на квартире, а – нормально, чтобы не бегать понтом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка – плохая баба?

– Для тебя, может, хорошая, для меня – нет. Вообще, не суйся в мои дела.

– Ох ты. Господи!.. "Дела"… Пошли.

Опять прошли пустым залом.

– Как жизнь, Савелий Иваныч? – покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свинтер, походка чуть вразвалочку – барин.

Вахтер заулыбался.

– Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.

– От это правильно! – похвалил Игнат.

Пошли к троллейбусу.

– Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся…

– Сам разберусь.

– Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вканлывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.

– Чем же моя работа хуже твоей?

– Ну, конечно, – научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?

Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего вниманния.

Сели в троллейбус.

Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.

– Ведь тебе уж, слава те Господи, двадцать пять. А ты еще – ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей – и довольный. Устроился бы по-человенчески – хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне прихондил – любо поглядеть.

Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.

– Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил… Жить надо начинать, Максим. Пора.

Стали подниматься в лифте.

– Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и гонворю вам… А вы – что Степан, что ты – упретесь как баранны и ничего слушать не желаете.

Приехали.

Игнат позвонил.

Открыла Тамара.

– Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!

– А у меня все собрано.

– А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись – платье какое-нибудь.

Тамара стала одеваться.

– Вот сапоги купил тяте! – похвалился Игнат. – Глянь. Обрадуется старик. А это шаль – матери… Она здорово хвонрает-то?

– Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.

Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:

– Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у Бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собранлись мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хунже разных там… Чтоб семьи были – все честь по чести. А то придешь – голодранец голодранцем, аж совестно…

– Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.

– Але! – заговорил в трубку Игнат. – Коля? Коль… у меня мать, оказывается, приболела… Ты бы не мог там донстать змеиного яда… Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно – честно тебе говорю…

Максим резко встал и пошел к выходу.

– Куда ты?

Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.

Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.

Подошел к старичку аптекарю.

– Я к вашему начальнику пройду.

– Пожалуйста, – любезно сказал аптекарь. – Вон в ту дверь. Он как раз там.

Максим пошел к начальнику.

В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнул в нее и ударил кого-то по спине.

– Сейчас, – сказали за дверью.

Максим сел на стул.

Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.

– Что у вас?

– Вот. – Максим протянул ему рецепт.

Заведующий повертел в руках рецепт.

– Не понимаю…

– Мне такое лекарство надо. – Максим поморщился – сердце защемило.

– У нас его нет.

– А мне надо. У меня мать хворает. – Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.

– Но если нет, что же я могу сделать?

– А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненанвижу, гадов!

Заведующий улыбнулся.

– Это уже серьезнее. Придется найти. – Он сел к теленфону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Макнсима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.