Артур Хейли - На высотах твоих

Капитан внимательно вслушивался в каждое слово текста, прочитанного Эланом вслух, и кивнул Дювалю.

– Все в порядке. Если хочешь, чтобы мистер Мэйтлэнд тебе помог, подпиши эту бумагу.

Взяв предложенную капитаном ручку, Анри Дюваль медленно и неуклюже расписался на листке детскими расползающимися каракулями. С нетерпением Элан наблюдал за его усилиями. Сейчас единственным его желанием было как можно скорее покинуть судно и тщательно со всех сторон обдумать ускользавшую идею, которая пришла ему до начала беседы. Он ощущал в себе растущее возбуждение. Конечно, это было смелое предположение.

Та самая попытка, пусть и рискованная, которая только и могла принести успех.

Короткая рождественская передышка пролетела так стремительно, словно ее и не было.

На Рождество Хаудены пошли к заутрене и приняли причастие, а возвратившись домой, вплоть до ленча общались с гостями – в основном официальными визитерами, а также несколькими близкими друзьями. Во второй половине дня их навестили Лексингтоны, и премьер-министр с Артуром Лексингтоном уединились на целых два часа, посвятив их обсуждению деталей предстоящей поездки в Вашингтон. Затем Маргарет и Джеймс Хаудены говорили по междугородному телефону со своими дочерьми, зятьями и внуками в Лондоне, которые вместе отмечали рождественский праздник. Пока все переговорили друг с другом, прошло довольно много времени, и, взглянув в какой-то момент на часы, Джеймс Хауден в душе порадовался, что счет от телефонной компании получит не он, а его состоятельный зять-промышленник. Вечером Хаудены скромно отобедали вдвоем, после чего премьер-министр работал у себя в кабинете, а Маргарет коротала время у телевизора. Показывали старый грустный и нежный фильм Джеймса Хилтона “До свидания, мистер Чипе”, и Маргарет ощутила острый приступ ностальгии, вспомнив, что она смотрела эту картину вместе с мужем еще в 30-е годы. И автора фильма, и исполнителя главной роли Роберта Доунэта давно уже не было в живых, а Хаудены теперь уже не ходили в кино… В половине двенадцатого, попрощавшись с мужем, Маргарет отправилась спать, а Джеймс Хауден продолжал работать до часу ночи.

Для Милли Фридмэн праздничный день выдался менее напряженным, но и менее интересным. Проснулась она поздно и, преодолев душевные колебания, пошла все же в церковь, но причащаться не стала. Днем она отправилась на такси к своей подруге еще со времен Торонто, которая, выйдя замуж, переселилась в Оттаву. Званый рождественский обед был подпорчен присутствием малолетних детишек, которые, почти сразу стали действовать ей на нервы, а потом торжество и вовсе обратилось невероятной скукой, вылившись в неизбежное обсуждение проблем воспитания детей, сложных отношений с прислугой и дороговизны жизни. И вновь Милли – как ей уже не раз доводилось – подумала, что она отнюдь не обманывает себя, когда в мыслях признается, что так называемое семейное счастье ее никак не привлекает. Ей действительно были больше по душе собственная комфортабельная квартира, независимость, работа и связанное с нею чувство ответственности. “А может быть, я просто становлюсь старой и занудливой”, – мелькнула у нее мысль; тем не менее она ощутила настоящее облегчение, когда настало время прощаться. Муж подруги отвез Милли домой, попытавшись по дороге облагодетельствовать ее довольно откровенными поползновениями, которые Милли решительно пресекла.

В течение всего дня она часто и много думала о Брайане Ричардсоне, гадая, чем он сейчас занимается и собирается ли ей звонить. Когда же он так и не позвонил, разочарование ее было глубоким и острым.

Здравый смысл предостерегал Милли от опасностей крепкой эмоциональной привязанности. Раз за разом она напоминала себе, что Ричардсон женат и что-либо постоянное между ними маловероятно, о своей собственной уязвимости… Однако образ его продолжал стоять перед ее мысленным взором, грезы брали верх над всеми разумными доводами, в ушах эхом звучал его шепот: “Я хочу тебя, Милли. Не знаю других слов, чтобы выразить иначе, но я хочу тебя…” И в конце концов только эти слова и остались в ней последним воспоминанием, щемящим и сладостным, о прошедшем дне.

Брайан Ричардсон в праздник много и хорошо поработал. Он уехал от Милли ранним утром, проспал четыре часа и поднялся по звонку будильника. Элоиза, как он заметил, дома не ночевала, что в общем-то его и не удивило. Приготовив себе завтрак, он отправился в штаб-квартиру на Спаркс-стрит, где оставался до вечера, разрабатывая детали кампании, план которой в общих чертах они обсуждали с премьер-министром. Поскольку в здании находились только он и сторож, Ричардсона никто не отрывал, и ему удалось сделать весьма много, так что вернулся он в свою все еще пустую квартиру с чувством удовлетворения хорошо потрудившегося человека. Пару раз, правда, он поймал себя на том, что его отвлекают воспоминания о Милли, какой она открылась ему вчера ночью. Дважды Ричардсон почти снимал телефонную трубку, чтобы позвонить ей, но оба раза осторожность и осмотрительность останавливали его. В конце концов все это мимолетный романчик, не надо принимать его так всерьез. Вечером он немного почитал и рано улегся спать.

Так прошло Рождество.

Было одиннадцать часов вечера 26 декабря.

– Если мистер Уоррендер вам нужен, он на месте, – сообщила Милли Фридмэн.

Она проскользнула в кабинет премьер-министра с кофейным подносом, выждав, когда оттуда выйдет помощник Хаудена. Помощник, очень серьезный, честолюбивый молодой человек по имени Эллиот Прауз, все утро сновал в кабинет и обратно, вклиниваясь между идущими непрерывным потоком посетителями, чтобы получить распоряжения и доложить Джеймсу Хаудену об их исполнении. Такая повышенная активность, как поняла Милли, была связана с предстоящими переговорами в Вашингтоне.

– С чего бы вдруг мне понадобился Уоррендер? – Джеймс Хауден слегка раздраженно взглянул на Милли, оторвав глаза от лежавшей перед ним папки – одной из многих на столе, помеченных грифом “совершенно секретно” и содержащих сведения о межконтинентальной обороне. Военные дела никогда особо не интересовали Джеймса Хаудена, и даже сейчас он заставлял себя сосредоточиться, чтобы вникнуть в факты. Порой он огорчался тем, что у него теперь остается так мало времени, которое он мог бы уделять вопросам социального обеспечения, некогда представлявшим для него главный интерес в политической деятельности.

Наливая кофе из алюминиевого термоса, Милли спокойно ответила:

– Насколько мне известно, вы звонили мистеру Уоррендеру накануне праздника, но он был в отъезде.