Эрих Ремарк - Три товарища

– Будь я героем фильма, я вошел бы сюда и подобрал бы тебе шубку, – сказал я.

Она улыбнулась:

– Какую же?

– Вот! – Я выбрал шубку, показавшуюся мне самой теплой.

Она рассмеялась:

– У тебя хороший вкус, Робби. Это очень красивая канадская норка.

– Хочешь ее?

Она взглянула на меня:

– А ты знаешь, милый, сколько она стоит?

– Нет, – сказал я, – я и не хочу этого знать. Я лучше буду думать о том, как стану дарить тебе всё, что только захочу. Почему другие могут делать подарки любимой, а я нет?

Пат внимательно посмотрела на меня:

– Робби, но я вовсе не хочу такой шубы.

– Нет, – заявил я, – ты ее получишь! Ни слова больше об этом. Завтра мы за ней пошлем.

– Спасибо, дорогой, – сказала она с улыбкой и поцеловала меня тут же на улице. – А теперь твоя очередь. – Мы остановились перед магазином мужских мод.

– Вот этот фрак! Он подойдет и моей норке. И вот этот цилиндр тоже. Интересно, как бы ты выглядел в цилиндре?

– Как трубочист. – Я смотрел на фрак. Он был выставлен в витрине, декорированной серым бархатом. Я внимательнее оглядел витрину. Именно в этом магазине я купил себе весной галстук, в тот день, когда впервые был вдвоем с Пат и напился. Что-то вдруг подступило к горлу, я и сам не знал, почему. Весной… Тогда я еще ничего не знал обо всем…

Я взял узкую ладонь Пат и прижал к своей щеке. Потом я сказал:

– К шубке надо еще что-нибудь. Одна только норка – всё равно что автомобиль без мотора. Два или три вечерних платья…

– Вечерние платья… – подхватила она, останавливаясь перед большой витриной. – Вечерние платья, правда… от них мне труднее отказаться…

Мы подыскали три чудесных платья. Пат явно оживилась от этой игры. Она отнеслась к ней совершенно серьезно, – вечерние платья были ее слабостью. Мы подобрали заодно всё, что было необходимо к ним, и она всё больше загоралась. Ее глаза блестели. Я стоял рядом с ней, слушал ее, смеялся и думал, до чего же страшно любить женщину и быть бедным.

– Пойдем, – сказал я наконец в порыве какого-то отчаянного веселья, – уж если делать что-нибудь, так до конца! – Перед нами была витрина ювелирного магазина. – Вот этот изумрудный браслет! И еще вот эти два кольца и серьги! Не будем спорить! Изумруды – самые подходящие камни для тебя.

– За это ты получишь эти платиновые часы и жемчужины для манишки.

– А ты – весь магазин. На меньшее я не согласен…

Она засмеялась и, шумно дыша, прислонилась ко мне:

– Хватит, дорогой, хватит! Теперь купим себе еще несколько чемоданов, пойдем в бюро путешествий, а потом уложим вещи и уедем прочь из этого города, от этой осени, от этого дождя…

«Да, – подумал я. – Господи, конечно да, и тогда она скоро выздоровеет!» – А куда? – спросил я. – В Египет? Или еще дальше? В Индию и Китай?

– К солнцу, милый, куда-нибудь к солнцу, на юг, к теплу. Где пальмовые аллеи, и скалы, и белые домики у моря, и агавы. Но, может быть, и там дождь. Может быть, дождь везде.

– Тогда мы просто поедем дальше, – сказал я. – Туда, где нет дождей. Прямо в тропики, в южные моря.

Мы стояли перед яркой витриной бюро путешествий «Гамбург – Америка» и смотрели на модель парохода. Он плыл по синим картонным волнам, а за ним мощно поднималась фотографическая панорама небоскребов Манхэттана. В других витринах были развешаны большие пестрые карты с красными линиями пароходных маршрутов.

– Ив Америку тоже поедем, – сказала Пат. – В Кентукки, и в Техас, и в Нью-Йорк, и в Сан-Франциско, и на Гавайские острова. А потом дальше, в Южную Америку. Через Мексику и Панамский канал в БуэносАйрес и затем через Рио-де-Жанейро обратно.

– Да…

Она смотрела на меня сияющим взглядом.

– Никогда я там не был, – сказал я. – В тот раз я тебе всё наврал.

– Это я знаю, – ответила она.

– Ты это знаешь?

– Ну конечно, Робби! Конечно, знаю! Сразу поняла!

– Тогда я был довольно-таки сумасшедшим. Неуверенным, глупым и сумасшедшим. Поэтому я тебе врал.

– А сегодня?

– А сегодня еще больше, – сказал я. – Разве ты сама не видишь? – Я показал на пароход в витрине. – Нам с тобой нельзя на нем поехать. Вот проклятье!

Она улыбнулась и взяла меня под руку:

– Ах, дорогой мой, почему мы не богаты? Уж мы бы сумели отлично воспользоваться деньгами! Как много есть богатых людей, которые не знают ничего лучшего, чем вечно торчать в своих конторах и банках.

– Потому-то они и богаты, – сказал я. – А если бы мы разбогатели, то уж, конечно, ненадолго.

– И я так думаю. Мы бы так или иначе быстро потеряли свое богатство.

– И может быть, стремясь поскорее растранжирить деньги, мы так и не сумели бы толком насладиться ими. В наши дни быть богатым – это прямо-таки профессия. И совсем не простая.

– Бедные богачи! – сказала Пат. – Тогда, пожалуй, лучше представим себе, что мы уже были богаты и успели всё потерять. Просто ты обанкротился на прошлой неделе, и пришлось продать всё – наш дом, и мои драгоценности, и твои автомобили. Как ты думаешь?

– Что ж, это вполне современно, – ответил я.

Она рассмеялась:

– Тогда идем! Оба мы банкроты. Пойдем теперь в нашу меблированную комнатушку и будем вспоминать свое славное прошлое.

– Хорошая идея.

Мы медленно пошли дальше по вечерним улицам. Вспыхивали всё новые огни. Подойдя к кладбищу, мы увидели в зеленом небе самолет с ярко освещенной кабиной. Одинокий и прекрасный, он летел в прозрачном, высоком и тоже одиноком небе, как чудесная птица мечты из старинной сказки. Мы остановились и смотрели ему вслед, пока он не исчез.

Не прошло и получаса после нашего возвращения, как кто-то постучал в мою дверь. Я подумал, что это опять Хассе, и встал, чтобы открыть. Но это была фрау Залевски. Она выглядела очень расстроенной.

– Идемте скорее, – прошептала она.

– Что случилось?

– Хассе.

Я посмотрел на нее. Она пожала плечами:

– Заперся и не отвечает.

– Минутку.

Я вошел к Пат и попросил ее отдохнуть, пока я переговорю с Хассе.

– Хорошо, Робби. Я и в самом деле опять устала.

Я последовал за фрау Залевски по коридору. У дверей Хассе собрался почти весь пансион: рыжеволосая Эрна Бениг в пестром кимоно с драконами, – еще две недели назад она была золотистой блондинкой; филателист-казначей в домашней куртке военного покроя; бледный и спокойный Орлов, только что вернувшийся из кафе, где он танцевал с дамами; Джорджи, нервно стучавший в дверь и сдавленным голосом звавший Хассе, и наконец Фрида, с глазами, перекошенными от волнения, страха и любопытства.

– Ты давно уже стучишься, Джорджи? – спросил я.

– Больше четверти часа, – мгновенно выпалила Фрида, красная как рак. – Он, конечно, дома и вообще никуда не выходил, с обеда не выходил, только всё носился взад и вперед, а потом стало тихо…