Карл Маркс - Капитал. Том первый

«Маркс оказался более радикален, чем большинство современных его критиков».

Настало ли время для возобновления общественного интереса к Карлу Марксу? Будут ли и впредь волновать людей те вызовы и вопрошания, с которыми он вошел в историю, или они навсегда канут в безвозвратное прошлое? Станет ли Маркс более читаемым и лучше понимаемым или по-прежнему останется безотчетно почитаемым одними и с порога отвергаемым другими? Не уподобляемся ли мы ныне тому незадачливому политику, о котором говорят, что девять из десяти его ошибок связаны с упорным отстаиванием уже отслуживших представлений, а десятая, самая серьезная – с неоправданным отрицанием все еще остающейся в силе, вопреки расхожему мнению, перспективы? И не из тех ли эта последняя ошибка, из-за которых мы «с нашими пастырями во главе» оказываемся «в обществе свободы только один раз – в день ее погребения». [1] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – 2-е изд. – Т. 1. – М.: Госполитиздат, 1955. – С. 416.

«Все великое пребывает в буре…»

Как ни раскладывай «пасьянс великих», оказавших наибольшее влияние на современный мир, – и не только на его понимание, но и на его формирование, да к тому же в наибольшей степени узнаваемых в этом качестве, – придется во всех случаях отдать заслуженную пальму первенства Карлу Марксу. И это при том, что отношение к нему всегда вызывало острейшие споры и никогда не отличалось постоянством.

Еще совсем недавно, каких-нибудь пару десятилетий назад, среди западных интеллектуалов было модным спрашивать: «А можно ли вообще сегодня не быть марксистом?» Предполагался как бы само собою разумеющийся ответ: «Мы все в той или иной мере марксисты». Маркс переживал очередной ренессанс и стал настолько популярен, что обойти его попросту было нельзя. Его проблематика и идеи вошли в ткань культуры и повседневности.

Ныне вопрос уже звучит совсем по-другому: «А можно ли вообще еще быть марксистом?» У нас он приобретает дополнительный подтекст: «А стоит ли вообще пытаться быть марксистом?» Таков бумерангов эффект многолетней государственной монополии марксизма, точнее, на марксизм. И это уточнение немаловажно. Ведь, как ни странно, на самом деле в «стране победившего марксизма» Маркс не был в особой чести: он всегда пребывал под сенью ленинизма, фактически цензурировался им, а как таковой воспринимался сталинской и последующей партийной номенклатурой настороженно, с опаской.

Будучи источником всякого рода непривычных и мало поддающихся популярному разжевыванию тончайших философских материй и высокотеоретичных научных смыслов, требующих для своего понимания предельного напряжения интеллектуальных сил и развитой культуры мышления, марксово наследие больше почиталось на словах, нежели на деле. Обращение к Марксу, если оно не ограничивалось обычными ритуальными жестами, как правило, приводило к заметной проблематизации и оживлению творческой мысли, что, впрочем, нередко расценивалось как ревизионистское нарушение канонов, отступление от линии партии, подрыв идеологических устоев и диссидентские «выверты».

В этом не принято было признаваться вслух, но негласно Маркс оставался «чужим среди своих», его явно недолюбливали: и на уровне обыденно-бессознательном – вследствие антисемитских предубеждений, и на, так сказать, научном – в силу комплекса неполноценности на почве хронической боязни идеологических ошибок и срывов, угроза которых возрастала вследствие затрудненности цензорского контроля за ходом движения мысли согласно марксовским ориентирам. Для того, чтобы считаться марксистом, вовсе не обязательно им было быть. Паролем, допускающим в «марксистские покои», был ленинизм, да и то в препарированном виде последних решений партии и правительства.

Ныне наступило время, когда не нужно, да и не выгодно, казаться марксистом. Но еще нельзя им просто быть или не быть. Им уже можно и даже нужно не быть. Но становится все труднее и даже опаснее им быть. Для этого сегодня, как и когда-то, необходимо изрядное интеллек туальное и гражданское мужество.

Но что значит сегодня быть марксистом? Не слишком ли много отягчающих аллюзий и коннотаций тянет за собой одно лишь стремление следовать за Марксом или Марксу? Да и впрямь, можно ли «следовать за Марксом»? Не является ли само это стремление вернейшим признаком отхода или отказа от Маркса, от следования ему? Но даже если и предполагается следовать Марксу, а не за Марксом, то все равно остается не ясным, какому именно. Есть ли и был ли когда-нибудь вообще тот аутентичный Маркс, которому хотя бы можно было, а не то что бы нужно было, следовать? Или лучший способ следовать Марксу – это пойти по единственно приемлемому пути почитания классиков, подсказанному Ф. Ницше, а именно: «неустанно продолжать поиски в их духе, не теряя при этом мужества»? Мужество здесь необходимо, чтобы следовать не за кем-то, а за самим собой. Тогда продолжение поисков в духе классиков будет не препятствием, а подспорьем в обретении своего собственного духа. Продолжать поиски в духе Маркса, следуя не за ним, а ему и, значит, самому себе, возможно лишь в ситуации свободного выбора – благо этих «духов/спектров/призраков» Маркса оказывается множество, заранее не ограниченное каким-нибудь «моноизмом», о чем поведал в специальной работе Ж. Деррида. [2] Derrida J. Les Spectres de Marx. – P.: Editions «Galilee», 1994.

Так, может быть, в ускользании от постоянной угрозы «замыкания в предел», от «о-предел-ения», или от «о-предел-ивания» каким угодно «-измом», пусть даже он более столетия называется марксизмом, и таится неиссякаемый потенциал обновленческого переоткрытия Маркса? Но тогда Маркс нуждается в освобождении от любого превращения в «-изм», от любой «измизации» и, прежде всего, от его «марксизации» марксизмом.

Неоправданны, неискренни и тщетны попытки снять с Маркса историческую ответственность за марксизм и марксистскую революционную практику. По крайней мере, он сам никогда от нее не уклонялся и, надо думать, не стал бы уклоняться, ибо перестал бы быть Марксом. Но у нас есть шанс освободиться от «марксистской зависимости», освободив и себя и Маркса от бремени догматизирующе-систематизирующей «измизации», и тем самым вместе с Марксом выйти на свежий воздух взаимного освобождения.

Освобождение Маркса от любого сковывающего «-изма» и, в первую очередь, от монопольного присвоения его марксизмом, разгерметизация и открытие его наследия новым и как можно более разнообразным интерпретационным практикам выявят действительную предрасположенность к диалогу как самого Маркса, так и его потенциальных собеседников.