Фрэнсис Вин - Карл Маркс: Капитал

В феврале 1867 года незадолго до того, как I том «Капитала» был доставлен в типографию, Карл Маркс настоятельно посоветовал Фридриху Энгельсу прочесть «Неведомый шедевр» Оноре де Бальзака. Данный эпизод сам по себе уже весьма примечателен и, как сказал Маркс, «полон самой восхитительной иронии».

Мы не знаем, последовал ли Энгельс совету, но если бы последовал, то наверняка заметил бы иронию, хотя, возможно, и удивился бы тому, что его старый друг получил от нее какое-то удовольствие.

«Неведомый шедевр» — это рассказ о Френхофере, великом художнике, посвятившем 10 лет напряженной работе над портретом, надеясь, что эта работа совершит переворот в искусстве, так как станет «наиболее полным представлением о живой природе». Когда наконец его коллеги Пуссен и Порбус были допущены к холсту, они с ужасом увидели там лишь «беспорядочное сочетание мазков, очерченное множеством странных линий, образующих как бы ограду из красок». Художник, заметив их изумление и по-своему объяснив его, воскликнул:

— Ага! Вы не ожидали такого совершенства?

Но затем Френхофер услышал, как Пуссен сказал Порбусу, что автор рано или поздно увидит правду: на портрете из-за многочисленных переделок уже ничего не осталось.

— На моем полотне ничего не осталось? — изумленно спросил Френхофер, глядя попеременно то на художника, то на мнимую картину.

— Что вы наделали! — прошептал Порбус к Пуссену.

Старик с силой схватил юношу за руку и сказал ему:

— Ты ничего не видишь, деревенщина, разбойник, ничтожество, дрянь! Зачем же ты пришел сюда?.. Мой добрый Порбус, — продолжал он, поворачиваясь к художнику, — а вы, вы тоже насмехаетесь надо мной? Отвечайте!

Я ваш друг. Скажите, я, может быть, испортил свою картину?

Порбус, колеблясь, не решался ответить, но на бледном лице старика запечатлено было столь жестокое беспокойство, что Порбус показал на полотно и сказал:

— Смотрите сами!

Френхофер некоторое время рассматривал свою картину и вдруг зашатался.

— Ничего! Ровно ничего! А я проработал десять лет!

Он сел на стул и зарыдал.

Проводив художников за дверь мастерской, Френхофер сжег свои полотна и убил себя».

Как утверждал зять Маркса, Поль Лафарг, рассказ Бальзака произвел большое впечатление на Маркса, потому что он отчасти являлся описанием его собственных чувств. Маркс трудился над своим неведомым шедевром много лет, и, если кто-то просил его хотя бы глазами пробежать его незаконченную работу, он отвечал подобно тому, как отвечал Френхофер: «Нет, нет! Я еще должен завершить ее. Вчера под вечер я думал, что уже закончил, но сегодня утром понял свою ошибку». И уже в 1846 году, когда все сроки вышли, Маркс написал своему немецкому издателю: «Я не отдам книгу в издательство, не просмотрев ее еще раз, на предмет смысла и стиля. Ведь само собой разумеется, что писатель, непрерывно работавший над книгой, не может по прошествии шести месяцев, опубликовать слово в слово написанное шесть месяцев назад». Двенадцать лет спустя, все еще не приблизившись к завершению, он объяснял: «Она продвигается медленно, потому что как только приступаешь к окончательному представлению тех вещей, которым посвятил годы изучения, так сразу начинают открываться новые аспекты темы, требующие дальнейшего размышления». Будучи крайне взыскательным, он всегда искал новые полутона для своей палитры — изучал математику, движение небесных сфер, учился русскому языку, чтобы иметь возможность самому читать о системе земельной собственности в той стране. Или можно снова процитировать Бальзака: «Увы! — воскликнул старик. — Мне казалось одно время, что труд мой закончен, но я, вероятно, ошибся в каких-нибудь частностях, и я не успокоюсь, пока всего не выясню. Я решил предпринять путешествие, собираюсь ехать в Турцию, Грецию, в Азию, чтобы там найти себе модель и сравнить свою картину с природой в ее различных формах женской красоты».

Почему же Маркс вспомнил рассказ Бальзака именно тогда, когда готовился представить свою работу на суд публики? Боялся ли он того, что, возможно, работал напрасно и его «полное представление реальности» окажется непонятным? Он определенно имел какие-то предчувствия подобного рода — характер Маркса представлял собою гибрид дикой самонадеянности и мучительных сомнений в себе, и он, стараясь предвосхитить критику публики, писал в предисловии: «Конечно, я рассчитываю на читателя, который желает узнать что-то новое и сам готов мыслить».

Но больше всего поражает нас в отождествлении Марксом себя с создателем неведомого шедевра то, что ведь Френхофер — художник, а не политический экономист. Американский писатель Маршалл Берман отмечал, что бальзаковское мнение о картине является точным описанием абстрактной живописи XX века — и поскольку романист не мог знать этого, данный факт усиливает эффект от совпадения.

«Дело в том, что там, где одно поколение видит лишь хаос и непоследовательность, следующее открывает смысл и красоту», — пишет Берман. Таким образом, сама эта незавершенность более поздней работы Маркса может соприкасаться с нашим временем таким удивительным образом, каким не может сделать это «законченная» работа XIX века: «Капитал» поднимается над хорошими произведениями того столетия — столетия Маркса — и входит в разрывный модернизм нашего собственного времени». Подобно Френхоферу, Маркс был прирожденным модернистом. Его известная оценка раздробленности «Манифеста Коммунистической партии»: «Все твердое тает и превращается в воздух» — служит прообразом полых людей и нереального города, изображенных Т.С. Элиотом, или картины, описанной Йейтсом — «Везде разгром. И равновесья нет». Ко времени написания «Капитала» он из обычной, традиционной прозы выходил к чисто литературной комбинации различных стилей — где соседствовали голоса и цитаты из мифологии и литературы, из отчетов фабричных служащих и сказок, по образу «Песен» Эзры Паунда или «Бесплодной земли» Элиота. «Капитал» наполнен такими же диссонансами, как Шенберг, и такими же кошмарами, как Кафка.

Карл Маркс видел себя созидающим художником, поэтом диалектики. Он писал Энгельсу в июле 1865 года: «Теперь я скажу тебе о моей работе чистую правду. Какими бы недостатками эта работа ни обладала, ее преимущество в том, что в целом она художественна». Именно как поэт и романист, а не как философ или публицист пытался он проникнуть в глубину человеческих материальных побуждений и интересов. В декабрьском письме 1868 года он цитирует другое произведение Бальзака — «Сельский священник» и спрашивает Энгельса, может ли тот подтвердить ту ситуацию исходя из своего знания практической экономики.