Фрэнсис Вин - Карл Маркс: Капитал

Однако даже с этими дотациями семья Маркса жила в бедности и на грани отчаяния. Мебель в их двухкомнатной квартирке была поломана, вещи прохудились и обветшали, все покрывал толстый слой пыли. Семейство — родители, дети, экономка — спало в маленькой задней комнатке, тогда как другая комната служила одновременно и кабинетом, и игровой комнатой, и кухней. Доносчик из прусской полиции, обманным путем проникший в их квартиру, сообщал своему начальнику в Берлине, что Маркс «ведет существование настоящего богемного интеллектуала… Хотя он часто ничего не делает целыми днями, но потом начинает работать и днем и ночью, и работает без устали, когда ему надо многое сделать. Он ложится спать и встает в разное время. Он часто засиживается по ночам, а потом, днем, ложится одетым на диван и спит весь вечер, и все происходящее вокруг не нарушает его сна». Такое хаотичное существование перемежалось постоянными семейными трагедиями. В ноябре 1850 года его младший сын, Гвидо, внезапно умирает от судорог; годовалая дочь Франциска умерла на пасху 1852 года после сильного приступа бронхита. Другой сын, любимый Эдгар, умирает в марте 1855 года от туберкулеза.

Маркс стоял на похоронах, обезумев от отчаяния, и когда гроб опускали в землю, он сделал шаг вперед, — присутствующим показалось, что он был готов броситься вниз, вслед за гробом. Кто-то вытянул перед ним руку, удерживая его, просто на всякий случай.

«Если бы только, — писал Энгельс в своем письме соболезнования после смерти Франциски, — была бы какая-то возможность вам с семьей переехать в более здоровый район и в более просторные комнаты». Неизвестно, нищета убила Франциску или нет, но нищета определенно влияла на жизнь ее родителей. Разгневанные кредиторы — мясники, бакалейщики, да и судебный пристав, — постоянно стучали в двери, требуя уплаты. «Неделю назад я дошел до смешного — уже не могу выходить на улицу, так как мои пальто заложены, — писал Маркс в феврале 1852 года. — Больше не могу есть мясо, поскольку его уже не дают в кредит». Позже он признался Энгельсу: «За последние 8—10 дней я кормлю семью только хлебом и картошкой, но сомневаюсь, смогу ли и сегодня накормить их чем-то… И как мне выбраться из этого проклятой неразберихи?» К тому времени Маркс получал постоянное жалованье как европейский корреспондент «Нью-Йорк дейли трибьюн». Он еженедельно сдавал две статьи по 2 фунта стерлингов за каждую, но этого было недостаточно даже с дополнительной помощью от Энгельса. Такое бедственное положение, естественно, мешало Марксу сосредоточиться на его выдающемся произведении.

«Но, как бы то ни было, работа быстро продвигается к завершению, — писал он в июне 1851 года. — Придет такое время, когда все должно решительно прекратиться». Это говорит о незнании себя: Маркс мог с готовностью прекратить свои отношения с друзьями и политическими ассоциациями, но не мог сделать то же самое по отношению к работе — особенно по отношению к этому исследованию, огромному сборнику статистики, истории и философии, который, наконец, обнажит постыдные тайны капитализма. Чем больше он исследовал и записывал, тем дальше казалось завершение. «Главное, — писал ему Энгельс в 1851 году, — ты еще раз должен дебютировать перед обществом, но уже со своей большой книгой… Совершенно необходимо снять проклятие, созданное твоим долгим отсутствием на немецком книжном рынке». Вскоре этот проект был опять отложен, так как стал жертвой еще одной из «постоянных задержек». Сразу после удачи во Франции в декабре 1851 года Маркс по просьбе американского еженедельника «Революшн» написал «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Следующие несколько лет были потрачены в основном на междоусобицы, мелочную полемику с товарищами по эмиграции. Маркс утверждал, что это было важное политическое вмешательство, а не просто проявление вражды, так как ложные социалистические мессии (если еще остались неразоблаченными) всегда более привлекательны для масс, чем настоящие монархи. «Я вовлечен в смертельную борьбу с мнимыми либералами», — заявлял он.

В конце концов, наступление долгожданного международного финансового катаклизма 1857 года вернуло его к экономическим изысканиям. Начавшись с банковского краха в Нью-Йорке, кризис распространялся по Австрии, Германии, Франции и Англии, как стремительно несущийся потоп. Энгельс, который выздоравливал после болезни, поспешно вернулся на свой пост в Манчестере и забавлялся, наблюдая за летящими вниз ценами, ежедневными банкротствами и дикой паникой. «Общий вид текстильной биржи здесь был воистину восхитителен, — писал он. — Коллеги жутко злились на меня из-за моего приподнятого настроения. Маркс тоже заразился мелодраматическим настроением того времени. Всю зиму 1857–1858 года он каждую ночь просиживал в кабинете до четырех часов утра, прочитывая свои труды по экономике, «чтобы, по крайней мере, ясно представить основные положения перед всемирным потопом». Потоп так и не наступил, но Маркс продолжал строить свой ковчег, убежденный, что рано или поздно он понадобится. Когда его элементарная арифметика оказалась недостаточной для сложной экономической формулы, он решил взять краткий курс по алгебре, объясняя, что «ради пользы общества абсолютно необходимо детально прояснить сущность вопроса».

Его ночные записки, которые вылились в более чем 800 страниц, оставались неизвестными, пока институт Маркса — Энгельса в Москве не издал их в 1939 году, и стали широко доступны только с выходом немецкого издания в 1953 году под названием «Наброски критики политэкономии». Несмотря на свой огромный объем, «Наброски» — это фрагментарная работа, по отзыву самого Маркса, настоящая солянка, но в качестве связки между «Парижскими рукописями» 1844 года и I томом «Капитала» (1867) она демонстрирует непрерывность его идей. Там есть длинные разделы об отчуждении, диалектике и значении денег, которые являются отзвуками отрывков из рукописи 1844 года. Наиболее поразительное отличие в том, что теперь он соединяет философию и экономику, тогда как прежде он рассматривал их как отдельные отрасли знания. Немецкий писатель Фердинанд Лассаль прокомментировал эту ситуацию следующим образом: «Он был и Гегелем, превращенным в экономиста, и Рикардо, превращенным в социалиста». Где-то в другом месте анализ рабочей силы и прибавочной стоимости похож на предварительный план более полного описания этих идей в «Капитале».

В то время Маркс часто называл свою работу «экономическим вздором», и в этой презрительной фразе без сомнения присутствовал элемент стыда. Ведь еще в 1845 году он отговаривался тем, что трактат по политической экономии почти закончен, и следующие тринадцать лет повторял и приукрашивал эту ложь так часто, что ожидание его друзей возросло до предела. Видя затраченное время, они предполагали, что произойдет взрыв невероятной силы, который мгновенно разрушит все здание капитализма, не имеющее под собой никакой почвы. Регулярные сводки Энгельсу в Манчестер поддерживали миф о последовательном, целенаправленном прогрессе. «Я полностью опроверг теорию прибыли, существовавшую доныне», — заявлял он торжествующе в январе 1858 года. Однако, на самом деле, все, что ему придется показать как результат многих долгих дней в Британском музее и еще более долгих ночей за своим письменным столом, было кипой не подлежащих публикации записных книжек, заполненных беспорядочными пометками.