Джозеф Шеридан ле Фаню - Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас

На лице красавицы, несколько продолговатом, было грустное и кроткое выражение. Тем не менее в нем сквозило нечто неуловимое, что изобличало горячую натуру. Нежные черты и ослепительно белый цвет лица незнакомки могли не опасаться соперничества. Глаза ее, правда, были опущены, и я не мог рассмотреть их цвет, зато свободно любовался длинными ресницами и тонкими бровями. Незнакомка все читала. Вероятно, в письме содержалось нечто чрезвычайно для нее важное. Никогда я не видел живого существа до такой степени неподвижного – будто я глядел на раскрашенную статую.

У меня от природы отличное зрение, и я рассмотрел это очаровательное личико во всех подробностях, даже подметил голубые жилки, которые извивались под матовой белизной ее шеи. Мне следовало ретироваться так же тихо, как вошел, пока меня не заметили, но я был так сильно заинтригован, что ноги мои на мгновение словно приросли к полу. И тут незнакомка подняла глаза. Они были огромными и того цвета, который современные поэты называют фиалковым.

Эти великолепные задумчивые глаза остановились на мне в зеркале с выражением надменности, и путешественница, поспешно опустив черную вуаль, быстро повернулась ко мне. Наверно, она полагала, что я не видел ее. Я следил с напряженным вниманием за малейшим ее движением, за каждым взглядом, точно моя жизнь зависела от того, что произойдет дальше.

В лицо это можно было влюбиться с первого взгляда. И действительно, в моем любопытстве и поведении преобладало нечто похожее на то чувство, которое мгновенно овладевает молодыми людьми при виде прекрасных женщин. Смелость изменила мне в ее присутствии, я стал подозревать, что мое появление в этой комнате можно счесть за дерзость. И действительно, незнакомка быстро призвала меня к ответу. Тот же сладостный голосок, который я уже слышал, холодно сказал мне, но теперь по-французски:

– Вы, вероятно, не знаете, милостивый государь, что эта комната занята.

С низким поклоном я пробормотал какое-то извинение и попятился к двери. Должно быть, у меня был смущенный вид кающегося грешника, по крайней мере так я себя чувствовал. Решив несколько смягчить нелепость моего положения, женщина прибавила:

– Однако я рада случаю вторично поблагодарить вас, милостивый государь, за быструю и своевременную помощь, которую вы оказали нам сегодня.

Меня ободрили не столько слова незнакомки, сколько тон, которым она произнесла их. И то правда, ведь она была не обязана показывать мне, что узнала меня, и, наконец, во второй раз изъявлять мне благодарность. Все это несказанно польстило моему самолюбию, тем более что любезность последовала непосредственно за легким укором.

Голос ее вдруг понизился, и в нем зазвучала робость. Она быстро повернула голову к другой двери, расположенной в этой же комнате, и я подумал, что старик в черном парике – вероятно, ревнивый муж – появится в ней сию же минуту. Почти тотчас за дверью раздалось брюзжание – очевидно, говоривший отдавал приказания слуге и одновременно приближался к нам. Голос, низкий и гнусавый, был тем же, что и у старика, который около часа назад рассыпался передо мной в изъявлениях признательности из окна кареты.

– Прошу вас, уйдите, милостивый государь, – обратилась ко мне дама с едва уловимой мольбой в голосе, рукой указывая на дверь, в которую я вошел.

Отвесив еще один глубокий поклон, я отступил назад и осторожно затворил за собой тяжелую дверь. В полном восторге я сбежал с лестницы и отыскал хозяина гостиницы. Описав ему комнату, из которой я только что вышел, я сказал ему, что она мне понравилась, и изъявил желание занять ее. Он выразил свое сожаление, что не может исполнить моего требования, так как эта комната и две смежных с ней уже заняты.

– Кем? – спросил я, стараясь не выдать своего любопытства.

– Знатными господами.

– Но кто же эти знатные господа? У них должны быть имя или титул.

– Без сомнения, но в Париж теперь стремится такая вереница путешественников, что мы больше не спрашиваем имена и звания наших посетителей – мы просто обозначаем их номерами комнат, которые они занимают.

– Долго ли они у вас пробудут?

– И опять я не могу вам ответить. Мне это совершенно безразлично. В последнее время у нас ни один угол не остается пустым надолго, – таким был ответ.

– Как бы мне хотелось занять эти комнаты! Они пришлись мне как раз по вкусу. Одна из них, должно быть, спальня?

– Точно так, сударь, и заметьте, редко кто берет номер со спальней, если не намерен ночевать.

– Но какие-нибудь комнаты я, вероятно, могу у вас получить?

– Конечно, две комнаты к вашим услугам. Они только что освободились.

– Тогда я займу их.

Очевидно, путешественники, которым я оказал помощь, намеревались пробыть здесь некоторое время, по крайней мере до утра. Мне казалось, что я стал героем романтического приключения и впереди меня ждут удивительные события. Заняв свободный номер, я поглядел в окно и увидел задний двор. Там царило оживление. С взмыленных и усталых лошадей снимали сбрую, а свежих выводили из конюшен и впрягали. Множество разных экипажей – и частные кареты, и повозки, подобно моему кабриолету, заменяющие старинную перекладную, – стояли тут, ожидая своей очереди. Суетливо сновали взад-вперед слуги, некоторые бродили в бездействии или посмеивались между собой.

Среди других экипажей я разглядел дорожную карету и одного из слуг знатных господ, которыми в настоящую минуту так сильно интересовался. Я вмиг сбежал с лестницы и направился к черному выходу, так что вскоре и меня можно было увидеть на неровной мостовой двора, среди общего шума и гама.

Солнце уже клонилось к западу, и его золотые лучи озаряли красные кирпичные трубы надворных строений. Горели факелы, бросая неровный свет на площадку позади гостиницы. Конечно, подобное освещение придает живописный характер любому месту, и зачастую то, что при мрачно-сером утреннем свете кажется нам некрасивым, а может быть, даже отвратительным, вечером выглядит романтично и привлекательно.

После непродолжительных поисков я нашел карету красавицы. Лакей запирал на ключ ее дверцы, предусмотрительно снабженные замком для полной безопасности. Я остановился, делая вид, что рассматриваю изображение красного геральдического журавля.

– Очень красивый герб, – заметил я. – Наверно, принадлежит знатному роду.

Лакей поглядел на меня, опустил ключик в карман и ответил, слегка наклонив голову и улыбаясь немного насмешливо:

– Вы вольны делать свои заключения.

Ничуть не смущаясь, я немедленно употребил дозу того средства, которое благотворно влияет на язык – развязывает его, я имею в виду. Лакей сначала взглянул на луидор, который оказался у него в руке, а потом с непритворным изумлением уставился на меня: