Джозеф Шеридан ле Фаню - Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас

– Довольно, сударыня! – вдруг строго произнес старик. – Не намерены же вы, надеюсь, забавлять своим пением грумов и трактирных слуг во дворе!

Женщина засмеялась.

– Вам, видно, хочется покапризничать! – С этими словами старик затворил окно, по крайней мере оно опустилось с таким стуком, что удивительно, как стекла уцелели.

Теперь я ничего не мог услышать, даже далекого отголоска беседы на нижнем этаже. А какой дивный голос был у графини! Как он замирал, а затем снова дрожал и переливался густыми, богатыми звуками! Как он волновал меня, как глубоко трогал! Какая жалость, что грубый старый ворон имел право заглушить эту соловьиную песнь своим карканьем!

«Ну что это за жизнь! – философствовал я про себя. – С терпением ангела, красотой Венеры и талантами всех муз, вместе взятых, прелестная графиня – раба. Она очень хорошо знает, кто занимает комнаты над ней, она слышала, как я поднимал свое окно. Разумеется, она пела для меня, да и ты, старый хрыч, заподозрил это».

В приятном волнении я покинул свою комнату и спустился по лестнице. Очень медленно я прошел мимо двери графа. Разве очаровательная певица не могла выглянуть из нее именно в это время? Я уронил трость на площадке и поднял ее, очень неторопливо, разумеется. Но счастье мне не благоприятствовало. Не мог же я простоять весь вечер на этой площадке и все время ронять и поднимать трость! Волей-неволей пришлось спуститься в переднюю.

Посмотрев на часы, я увидел, что до ужина остается только пятнадцать минут. Теперь все пришло в движение: посетители гостиницы покинули свои комнаты, слуги и лакеи толпились в дверях. В доме царил полный хаос. При этом можно было ожидать, что многие сделают то, чего не делали никогда прежде. Например, граф и графиня в первый раз в жизни явятся к общему столу!

Полный заманчивой и сладкой надежды, я вышел на крыльцо «Прекрасной звезды». Уже полностью стемнело, и мягкий лунный свет озарял округу. С тех пор как я прибыл в гостиницу, я сделал значительный шаг вперед в своей влюбленности, и поэтическое ночное освещение еще более усилило мою романтическую мечтательность. Сколько очаровательного драматизма заключалось бы в том, если бы она была дочерью графа и полюбила меня! Какая получилась бы эффектная трагедия, если бы она оказалась женой графа!

Меня вернул к действительности очень высокий и весьма щеголевато одетый господин лет пятидесяти. Он обратился ко мне с изысканной вежливостью, и в его манерах было столько изящества и грации, что я сразу принял его за вельможу. Он, подобно мне, стоял на ступенях парадного крыльца и любовался красотой лунного света, преобразившего маленькую улицу с ее домами и низко склонившимися ивами.

Итак, незнакомец обратился ко мне с вежливостью французского дворянина старой школы. Он осведомился, не я ли мистер Беккет. Когда я ответил утвердительно, он тотчас назвался маркизом д'Армонвилем (значительно понизив голос при этом заявлении) и попросил позволения передать мне письмо от лорда Р. Этот английский пэр, надо заметить, имел очень высокое положение в политическом мире, и на него указывали как на вероятного преемника английского посла в Париже.

Я принял письмо с низким поклоном и прочел:

«Мой любезный Беккет! Позвольте представить вам моего доброго друга маркиза д’Армонвиля, который сам объяснит вам, какого рода услугу вы можете ему оказать».

Далее он говорил о маркизе как о человеке чрезвычайно богатом, «чьи тесные отношения со старыми дворянскими родами и законное влияние при дворе делали его лучшим орудием для оказания дружеских услуг, которые он взял на себя по желанию нашего государя и нашего правительства».

Мое недоумение сильно возросло, когда я стал читать дальше:

«Кстати, Уальтон был здесь вчера и сообщил мне, что ваше место в парламенте, вероятнее всего, подвергнется опасности, – не подлежит сомнению, что в Домуэле происходит что-то странное. Сам я вмешаться в это, как вам известно, не могу. Я посоветовал бы вам заставить Гэкстона выяснить, в чем дело. Боюсь, что это не шутка. Мне необходимо было упомянуть об этом обстоятельстве по причинам, которые вы поймете, поговорив с маркизом пять минут. Знайте, что маркиз – при содействии всех наших друзей – предполагает в течение нескольких недель скрывать свой титул и в настоящую пору именует себя месье Дроквиль. Я сейчас отправляюсь в Лондон и не могу прибавить больше ни слова.

Преданный вам, Р.».

Трудно передать, до чего я был озадачен. Я не мог бы даже назвать себя знакомым лорда Р. В жизни своей я не знал никого, кто бы назывался Гэкстоном, не знал и никакого Уальтона, кроме того, пэр писал мне в таком тоне, как будто мы близкие приятели! Я посмотрел на оборот письма, и загадка разрешилась. Меня звали Ричардом Беккетом, а я, к своему ужасу, прочел: «Джорджу Стэнхоупу Беккету, эсквайру, чл. парл.». В страшном замешательстве я поднял глаза на маркиза.

– Право, я не знаю, как перед вами извиниться, мар… милостивый государь. Действительно, моя фамилия Беккет, и лорд Р. знает моего отца, но это письмо адресовано не мне. Меня зовут Ричард, а письмо написано Стэнхоупу Беккету, депутату. Что же мне остается сказать или сделать после такой досадной ошибки? Я могу только дать вам честное слово, что сохраню прочитанное в тайне. Не могу передать вам, как я поражен и огорчен этим недоразумением.

Видимо, на моем лице ясно отразились искренняя растерянность и честность моих намерений, потому что мрачное замешательство, на мгновение мелькнувшее на лице маркиза, рассеялось, он ласково улыбнулся и протянул мне руку:

– Я нисколько не сомневаюсь, что вы сохраните нашу маленькую тайну, мистер Беккет. Судьбе суждено было, чтобы вышло подобное недоразумение, поэтому я могу только благословлять случай, который свел меня с человеком благородным. Надеюсь, вы позволите мне внести ваше имя в список моих друзей.

Я горячо поблагодарил маркиза за его доброту. Он продолжал:

– Мне было бы очень приятно, если бы вы приехали ко мне в Клеронвиль, в Нормандию, где я к пятнадцатому августа ожидаю принять многих из своих добрых приятелей, знакомство с которыми для вас, вероятно, будет не лишено интереса.

Разумеется, я сердечно поблагодарил его за радушное приглашение.

– Сейчас, – сказал он, – я не могу видеться с друзьями в моем парижском доме по причинам, о которых вы догадываетесь. Но позвольте мне узнать, в какой гостинице вы остановитесь в Париже, и я докажу вам, что, хотя маркиз д’Армонвиль временно отсутствует, месье Дроквиль не потеряет вас из виду.