Александр Дюма - Сальватор. Книга V

– Ждала вас.

– Но я никогда раньше не замечал за тобой такой привычки.

– Когда привычки плохи, их следует менять.

– О! Каким трагическим тоном ты это говоришь! – произнес Камил, начиная раздеваться.

Ничего не говоря в ответ, госпожа де Розан уселась на прежнее место.

– Что же ты? – спросил Камил. – Спать ты разве не собираешься?

– Нет. Мне надо с вами поговорить, – сказала креолка глухим голосом.

– Черт возьми! Ты, наверное, хочешь сообщить мне нечто весьма печальное, коли говоришь таким голосом.

– Очень печальное.

– Что же случилось, дорогая? – спросил Камил, приближаясь к ней. – Не заболела ли ты? Может, получила плохое известие? Но что же произошло?

– Произошло то, – ответила креолка, – что происходит почти ежедневно. Я не получила никаких дурных известии и не больна. В том смысле, в котором вы думаете.

– Тогда почему же у тебя такой траурный вид? – спросил с улыбкой Камил. – А может быть, – добавил он, пытаясь обнять жену, – ты грустишь о нашем бедном друге Лоредане?

– Мсье Лоредан не был нашим другом. Мсье Лоредан был вашим приятелем. И поэтому я не могу грустить по причине его смерти.

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – сказал Камил, бросая сюртук на кресло. Ему уже надоело так долго вести столь мрачный разговор.

– Камил, – спросила госпожа де Розан. – Вы не замечаете, что со мной за эти несколько недель произошли некоторые перемены?

– Честное слово, нет, – ответил Камил. – Ты по-прежнему очаровательна.

– И вы не видели моей бледности?

– Парижский климат такой коварный! Кстати, хочу сказать тебе вот что: тебе очень идет эта бледность. И если я что-то и заметил, так это то, что ты день ото дня становишься все красивее!

– А круги под моими глазами? Разве они не говорят о бессонных ночах?

– Честное слово – нет! Я полагал, что ты специально их красишь. Теперь это модно.

– Камил, бедный мой друг, вы эгоист или очень фривольный человек, – произнесла молодая женщина, качая головой.

По щекам ее скатились две слезинки.

– Ты плачешь, любовь моя? – спросил Камил с удивлением.

– Да посмотри же на меня, – сказала она, направляясь к нему и складывая молитвенно руки, – я умираю!

– О! – сказал Камил, пораженный бледностью и зловещим выражением лица жены. – Ты и впрямь кажешься очень больной, моя бедная Долорес.

Обняв ее за талию, он сел и попытался было усадить ее к себе на колени.

Но молодая женщина вырвалась из его объятий, резко отстранилась и бросила на него гневный взгляд.

– Хватит мне лгать! – сказала она яростно. – Я устала от своего молчания, и мне стыдно за него. И теперь я желаю, чтобы вы дали объяснения.

– Какие объяснения ты хочешь от меня получить? – спросил Камил таким естественным тоном, словно был и вправду удивлен требованием жены.

– Это проще простого: объясни свое поведение, начиная с того дня, когда ты впервые оказался в особняке Вальженезов.

– Опять какие-то подозрения! – сказал Камил с нетерпением в голосе. – Я-то полагал, что мы с тобой на этот счет объяснились.

– Камил, мое доверие к тебе было таким же огромным, как и моя любовь. Я задала тебе вопрос относительно твоих отношений с мадемуазель Сюзанной де Вальженез, и ты ответил мне, что ты испытываешь к ней только лишь симпатию и чисто братские чувства и что она отвечает тебе тем же. Я любила тебя и готова была поверить всему, что бы ты ни сказал. И я поверила твоим словам.

– И что же дальше? – спросил американец.

– Подожди, Камил. Готов ли ты подтвердить сегодня ту клятву, которую ты дал мне четыре месяца тому назад?

– Вне всякого сомнения.

– Значит, ты и сегодня любишь меня так же сильно, как год тому назад, то есть как в день нашей свадьбы?

– Чуточку сильнее, чем год тому назад, – ответил Камил развязным голосом, который до странности резко контрастировал с хмурым выражением лица его жены.

– А мадемуазель де Вальженез ты, значит, не любишь?

– Естественно, дорогая моя.

– И сможешь в этом поклясться?

– Клянусь, – со смехом произнес Камил.

– Нет, так не клянутся. Таким тоном клятвы не произносятся. Ты должен поклясться торжественно, перед Богом.

– Клянусь в этом перед Богом, – ответил Камил, уже давший нам доказательства серьезного его отношения к клятвенным заверениям в любви.

– Так вот, перед лицом Всевышнего я заявляю тебе, Камил, – воскликнула креолка с выражением глубокого презрения, – что ты лжец, подлец, клятвопреступник и изменник!

Камил вздрогнул и открыл было рот, чтобы что-то сказать. Но молодая женщина царственным жестом заставила его замолчать.

– Ведь я уже сказала вам: хватит мне лгать! Мне все известно! За те несколько дней, которые я слежу за вами, я видела, как вы неоднократно входили в особняк Вальженезов и выходили из него. А посему не позорьтесь и не утруждайте себя новым притворством.

– О! – нервно произнес Камил. – Вам ведь прекрасно известно, милочка, что мне подобные сцены не нравятся. Давайте предоставим обсуждать все эти недоразумения мещанам и деревенщине и останемся в отношении друг друга тем, кем мы являемся в свете, то есть хорошо воспитанными людьми. Между мной и мадемуазель де Вальженез ничего нет. Я тебе в этом поклялся, могу поклясться еще раз. И мне кажется, тебе этого должно быть достаточно.

– Ну, это уже верх наглости! – вскричала креолка, выведенная из себя тем легким тоном, с которым Камил говорил о ее боли. – А что ты скажешь на это?

И, достав из-за корсажа письмо, она живо развернула его и, не глядя в текст, повторила наизусть его содержание:

«Камил, милый Камил, где бы ты сейчас ни находился, я всюду вижу одного тебя, слышу только тебя и думаю только о тебе».

– О! Теперь настал мой черед сказать вам: «Довольно!» – вскричал Камил, с яростью вырвав письмо из рук креолки и разорвав его на мелкие кусочки.

– Рвите, рвите, – произнесла она. – К несчастью моему, я знаю его наизусть.

– Значит, вам было мало того, что вы шпионили за мной? Вы распечатываете адресованные мне письма или вскрываете ящики, где хранятся мои документы? – воскликнул Камил со ставшим пунцовым от ярости лицом.

– Да… Ну, и что с того?.. Да, я слежу за тобой. Да, я за тобой шпионю. Да, я вскрываю адресованные тебе письма. Да, я открываю твои замки! Несчастный, ты что же, не знаешь меня? Посмотри мне в лицо. Неужели я похожа на женщину, которой можно безнаказанно изменять?

При всей ее красоте в этот момент на нее было страшно смотреть. Художник нашел бы в диком выражении ее глаз и в сильном сокращении мышц ее лица великолепную модель для написания портрета Медеи или Юдифи.

Камил, увидев ее в таком состоянии, отступил на шаг. Он был слегка напуган и не находил слов. Но, чувствуя всю опасность сложившейся ситуации и понимая, что если молчание продлится еще хотя бы секунду, то произойдет нечто ужасное, он постарался высказать комплимент.