Метта Виктория Фуллер - Дневник проказника

Ну вот, пришла беда – отворяй ворота. Кот выскочил из мешка. Я убежал и лег спать. Я не хотел видеть, как гости будут уходить. Я лежал и думал, и думал. Я знал, что меня опять будут драть; а я и от прошлого-то раза еще не оправился! Похоже было, что мне не пережить правосудия, которое ждало меня утром.

Я не мог сомкнуть глаз и решил бежать из дома. Тетя Бетси жила от нас всего в пятидесяти милях по железной дороге. Я там один раз был. В копилке у меня лежало два доллара. Месяц светил так ясно, как будто был день. Я встал, оделся, взял копилку, сполз по лестнице тихо, как мышь, отворил дверь и очутился на дворе. Я побежал к станции так скоро, как только мог. Было уже светло. Товарный поезд стоял на рельсах и пускал дым. Я улучил момент и влез в пустой вагон. Скоро зазвонили, и мы тронулись.

«Скоро зазвонили, и мы тронулись…

– Прощайте, друзья мои! – сказал я. – Этот злой мальчик не будет больше огорчать вас. Он уезжает и будет ждать, пока гроза не пронесется мимо.

Покачивание вагона меня скоро убаюкало, и я задремал.

– Кто это? – спросил вдруг суровый голос.

– Это я, маленький Жоржи, – сказал я. – Я заплачу за проезд. Вот моя копилка с двумя долларами, возьмите себе сколько нужно.

– Как ты сюда попал? – спросил незнакомец.

– Я убежал из дому, потому что я всегда что нибудь напрокажу. Вы, верно, кондуктор?

– Конечно! – сказал он и засмеялся. – Ты где хочешь слезть?

– В Гоппертауне, – ответил я. – И я думаю, что останусь там, пока не вырасту, потому что иначе мои сестры умрут старыми девами.

Прошлый вечер мне пришлось оборвать свой рассказ, потому что в комнату пришла мышь, и я стал ловить ее. Я разбил кувшин для умывания, когда бросил в нее башмак, но мыши не поймал. Итак, мы с кондуктором разговорились. Я рассказал ему про моих сестер, про тетю Бетси и про всех. Ему стало жаль меня; он не хотел брать с меня денег. Он сказал, что когда он был в моем возрасте, то его аккуратно драли каждый вечер, и советовал мне привыкнуть к этому и не брать в голову.

Mus musculus (лат.) – мышь домовая, обыкновенная

– Лягушка привыкает к тому, что с нее сдирают кожу, – сказал он, – не мешай твоим сестрам выходить замуж: женихи нынче редки. Война в Европе сильно поубавила число мужчин.

Я буду любить кондуктора до конца дней, он был так любезен со мною. Кажется, пробило девять часов утра, когда мы приехали к месту, где я хотел выйти; мы пожали друг другу руки и простились, как старые друзья. Я думаю, что не сделаюсь охотником на буйволов, когда вырасту большой, а пойду лучше в кондуктора. Вот чудесная жизнь! Можно кататься даром, сколько угодно, На станции было несколько мальчишек, которые очень удивились, когда я вышел из товарного поезда. Они познакомились со мною, и мне пришло в голову, что я могу немного поиграть, прежде чем сказать тете Бетси, что приехал, чтобы остаться у нее. Но оказалось, что это были скверные мальчишки, очень дурные. Они отняли у меня мою копилку, разорвали мой новый костюм и забросали меня грязью.

Реклама! Реклама! Не гнется, не мнется, никогда не порвется! (Торговая марка зарегистрирована)

Был уже полдень, когда я пришел к тете Бетси. Я не чувствовал голода, пока не услышал запаха пекущихся пирожков. Тетя сидела одна за обедом.

– Господи, помилуй, Жорж Гаккет! – вскричала она и уронила свой нож, так что отбился кусок тарелки. – Откуда ты? Что это с твоим костюмом? Кто расцарапал тебе лицо?

– Тетя Бетси, – сказал я, – не хочу лгать, я убежал.

– Убежал! Убежал из твоего родного дома, от твоего доброго папы, от твоей дорогой мамы, от твоих славных, хороших сес…

Тут она вдруг остановилась, точно у нее что-то застряло в горле. Понимаете, она вспомнила, как те не хотели, чтобы она была на их вечере.

– Не удивляюсь, – сказала она потом, – эти девчонки способны кого угодно выгнать из дому. Расскажи мне все, мое бедное дитя!

Я объяснил ей всю историю. Я сказал ей также, что у меня сердце обливается кровью, потому что я тогда так рассердил ее. Когда я рассказал ей про фотографии, у нее засверкали глаза, так она обрадовалась, что мои сестры попали в глупое положение.

– Ты поступил нехорошо, Жорж, но мальчуганы всегда останутся мальчуганами. Меня радует, что ты приехал ко мне. Пойди теперь в кухню, умойся и приходи поскорее, а то цыплята остынут.

– Обещаешь ли ты мне, тетя, не писать им, где я?

– Если они не узнают об этом, пока я им не напишу, – сказала она коротко, – то ты останешься у меня, пока не вырастешь большой.

Видно было, что она возненавидела всех моих родных, потому что я рассказал ей, что они не хотели ее пригласить на вечер. Она так накормила меня, что я должен был остановиться на третьем куске паштета, зашила мою куртку и была так добра ко мне, как только возможно.

Но не пробило еще и четырех часов, как от папы пришла телеграмма: «Не у вас ли Жоржи?»

Тетя телеграфировала в ответ: «В чем дело?». Так они и не узнали, здесь я или нет. Я забыл сказать, что взял с собою дневник, который завернул в свой носовой платок, а также чистую рубашку и пару чулок. Это умывальник тети Бетси я разбил, когда хотел поймать мышонка. Он – кувшин, а не мышонок – был из такого уморительного голубого фарфора, и тетя Бетси сердилась. Я боялся, что она за это отошлет меня домой. Я уже два дня здесь, она держит меня только назло моим, но – ох! – она заставляет меня трудиться, как раба. Это уже начинает мне надоедать. Мне приходится рубить котлеты и даже чистить бобы – просто стыд! Она не позволяет мне играть с другими мальчиками. Я уже два раза ходил на станцию искать кондуктора, хочу просить его отвезти меня назад. Он это сделает, я знаю.

Тоска по родине – что-то ужасное! Четыре долгих, долгих дня и ночи. Как медленно ползет время, как улитка. Я в отчаянии. Нет денег, нет друзей и возможности увидеть кондуктора. Сегодня мне пришлось очистить двенадцать четвертей [10] Двенадцать четвертей брусники – около трех литров брусники!

Счастливец! Опять дома! Слезы застилают мне глаза, когда я вспоминаю сцену, как мой отец с торжеством привез меня домой. Мама рыдала, сестры целовали меня, даже кухарка плакала, а Бетти держала фартук перед глазами. Весь город говорил обо мне. На станции меня ждала целая толпа народа. Нет, вот история-то! Папа был так зол на тетю, что не сказал с нею ни слова, когда приехал за мною, потому что все говорили, что я умер или меня украли.