Эжен Сю - Вечный жид

– Ты думаешь, он придет и сегодня ночью, – говорила Роза.

– Да. Ведь он вчера обещал.

– Он такой добрый!.. Он сдержит обещание.

– А как он хорош со своими длинными белокурыми локонами!

– А какое очаровательное имя… Оно так к нему подходит!

– А улыбка какая нежная! Какой нежный голос, когда он говорил, беря нас за руки: «Дети, благословляйте Создателя за то, что Он дал вам единую душу… То, что иные ищут вовне, вы найдете в самих себе».

– «Так как ваши сердца нераздельны», – прибавил он.

– Какое счастье, что мы помним все его слова, сестра!

– Мы ведь так внимательно его слушаем… Знаешь… когда я вижу, как ты его слушаешь, я точно вижу самое себя, милое мое ты зеркальце! – проговорила Роза, улыбаясь и целуя сестру в лоб. – И знаешь, когда он говорит, у тебя глаза… т. е. у нас глаза… делаются большие-большие, а губы шевелятся… точно мы за ним про себя повторяем все его слова… Неудивительно, что мы ничего не забываем из того, что он говорит.

– И все, что он говорит, так возвышенно, благородно и великодушно.

– И потом, не правда ли, сестра, во время беседы с ним в голову приходит столько хороших мыслей? Только бы нам не забывать их никогда!

– Будь спокойна… они останутся в наших сердцах, точно птенцы в гнездышке у матери.

– А знаешь, Роза… какое счастье, что он любит нас обеих!

– Да разве могло быть иначе, когда у нас одно сердце!

– Как же можно любить Розу, не любя Бланш!

– Что бы сталось с нелюбимой?

– А потом ему было бы слишком трудно выбирать!

– Мы так друг на друга похожи!

– Вот, чтобы выйти из затруднительного положения, – сказала Роза с улыбкой, – он нас обеих и выбрал…

– Да и не лучше ли так? Он любит нас один… а мы его вдвоем!

– Только бы он не покинул нас до Парижа!

– А в Париже? Пусть он будет и там!

– Непременно с нами… в Париже… будет так приятно быть с ним… и с Дагобером… в этом громадном городе. О, Бланш, как он, должно быть, хорош, Париж!

– Париж? Это, наверно, город из золота!

– Верно, там все счастливы… потому что он так красив!

– Как и войти-то мы туда посмеем, бедные сироты… Как на нас посмотрят?

– Да, это так… но знаешь… раз там все счастливы, то, конечно, все и добры?

– И нас полюбят!..

– Кроме того, с нами будет наш друг… с белокурыми локонами и голубыми глазами.

– А он нам ничего не говорил о Париже.

– Не подумал об этом… надо поговорить с ним сегодня ночью.

– Да, если он будет расположен разговаривать… ты знаешь, ведь он часто любит смотреть на нас молча, пристально вглядываясь в наши глаза…

– Да, и знаешь, в эти минуты его взор напоминает мне взор нашей дорогой мамы!

– А как она-то, верно, счастлива!.. ведь она все видит.

– Еще бы… ведь если он нас так полюбил, то, значит, мы это заслужили?

– Скажите… ах ты хвастунья! – заметила Бланш, весело приглаживая ловкими пальцами волосы сестры, разделенные пробором.

После минутного размышления Роза вымолвила:

– Как тебе кажется… не рассказать ли обо всем Дагоберу?

– Расскажем… если ты это находишь нужным.

– Ведь мы все ему говорим, как говорили маме… Зачем же от него что-то скрывать?

– Особенно то, что делает нас такими счастливыми…

– А ты не замечаешь, что с тех пор, как мы его узнали, наши сердца бьются и сильнее, и живее?

– Да, как будто они чем-то переполнены.

– Очень просто, почему это так кажется… Ведь наш друг занимает там много места.

– Итак, мы расскажем Дагоберу о нашем счастье!

– Ты права…

В эту минуту Угрюм снова заворчал.

– Сестра, – промолвила Роза, прижимаясь пугливо к Бланш, – собака опять рычит… что это с ней?

– Угрюм!.. не ворчать… иди сюда… – сказала Бланш, похлопав рукой по краю кровати.

Собака поднялась, еще раз глухо заворчала и, подойдя к кровати, положила большую умную голову на одеяло, настойчиво продолжая коситься на окно; сестры наклонились, чтобы погладить Угрюма по выпуклому лбу с шишкой посредине – верный признак чистой породы у собак.

– И чего ты, Угрюм, так ворчишь? – сказала Бланш, легонько теребя его за уши. – А, добрая моя собака?..

– Бедняга… Он всегда ведь тревожится, когда Дагобера с нами нет.

– Это правда… он точно знает, что без него должен еще больше нас оберегать.

– А почему, сестра, Дагобер сегодня запоздал? Пора бы прийти ему с нами проститься.

– Очевидно, он чистит Весельчака.

– А мы с ним и не простились сегодня, с нашим старым Весельчаком.

– Как жаль.

– Бедное животное… Он всегда так доволен, лижет нам руки… точно благодарит за посещение…

– К счастью, Дагобер с ним за нас простится!

– Добрый Дагобер!.. вечно-то он о нас заботится… балует нас… мы ленимся, а он все берет на себя.

– Как ему помешаешь, когда он не позволяет нам ничего делать?

– Как жаль, что мы так бедны… мы даже не можем ему обещать немного покоя!

– Бедны!.. Увы, сестра! Мы всегда будем только бедными сиротами.

– Как же? А медаль?

– Несомненно, с ней связаны какие-то ожидания… иначе мы бы не пустились в такой долгий путь.

– Дагобер обещал нам все рассказать сегодня вечером…

Девушка не смогла продолжать: с сильным шумом два оконных квадрата разлетелись вдребезги.

Сестры с криком ужаса бросились друг к другу в объятия, а собака, яростно лая, рванулась к окну.

Девочки, крепко прижавшись друг к другу, бледные, неподвижные от ужаса, дрожащие, затаили от страха дыхание; они не смели даже взглянуть на окно.

Угрюм, положив передние лапы на подоконник, не переставал неистово лаять.

– О, что же это?.. – шептали сироты. – И Дагобера нет!

Потом, с испугом схватив сестру за руку, Роза воскликнула:

– Слышишь?.. слышишь?.. кто-то поднимается по лестнице…

– Боже… какие тяжелые шаги… это не Дагобер, не его походка…

– Угрюм, сюда! скорее… защищай нас! – закричали девушки, окончательно перепуганные.

Действительно, на деревянной лестнице раздавались необычайно тяжелые шаги, а вдоль тонкой перегородки, отделявшей комнату от площадки, слышался какой-то странный шорох.

Наконец что-то грузное упало за дверью и сотрясло ее.

Девушки онемели от ужаса и молча переглянулись.

Дверь отворилась. Это был Дагобер.

Роза и Бланш при виде его даже поцеловались от радости, точно им удалось избежать большей опасности.

– Что с вами?.. Отчего вы так перепуганы? – спросил удивленный солдат.

– Ах, если бы ты знал! – дрожащим голосом вскричала Роза; ее сердце, как и у Бланш, усиленно билось.

– Если бы ты знал, что произошло… да мы и твоих шагов не узнали… нам они показались такими тяжелыми… а потом этот шум… за перегородкой…

– Ах вы трусихи! Не мог же я взбежать по лестнице как пятнадцатилетний мальчик, когда должен был тащить на себе свою постель, целый ворох соломы… ее-то я и бросил там, чтобы по обыкновению улечься около двери.