Якуб Брайцев - Среди болот и лесов (сборник)

В проходной комнате уже сидело несколько крестьян. Они громко о чем-то спорили, но при входе урядника сразу смолкли. Как только закрылась дверь за урядником, мужики переглянулись.

– Схватили! – шепотом произнес один в напряженной тишине.

– Кого это они везут? – спросил другой.

– Знать, какого-то важного! – загадочно произнес третий. Вошли стражники, крестьяне умолкли.

– Убирайтесь! – приказал один из стражников. Мужики по одному стали выходить, но задерживались в передней, со двора доносились сердитые окрики кучера Василия Декабруна. Он, видимо, был не в духе и клял все на свете. Особенно досталось пристяжному коню Буланому.

– Толстопузый ты чорт, каб тебя волки повалили! Лодырь ты, жрешь, как не в свое; добрых людей по тюрьмам развозишь! Студентов, и тех не жалеешь! (Это уже явно к Буланому не относилось.) – Мужики прислушивались к голосу кучера.

– Все по базарам шляешься, а как што, так и хватаешь! И чего тебе, прорва, надо? Но, балуй! И за што тебя, селедошника, кормят? – не унимался кучер.

– Сходим к нему, спросим, што и как? – шепнул один другому. Они вышли во двор.

В то время, как те двое вели разговор с Василием Декабруном, оставшиеся трое наперебой спрашивали Барана, сновавшего из комнаты в комнату: «Кого везут? Откуда?».

Седой тощий Баран в черном длинном балахоне отмахивался от мужиков.

– Вот нечистый дух, хоть бы словечко сказал! – недовольно заметил коренастый мужик в овчинном тулупе и черной бараньей шапке. Барана это замечание задело. Он остановился и погрозил мужику пальцем:

– Иван, а Иван, ты был в каторге?

Не успел озадаченный Иван открыть рот, как Баран, указывая на дверь, где находились полицейские, произнес приглушенным шепотом:

– Так ты попадешь в каторгу! Задетый в свою очередь «за живое», мужик вскочил:

– Ты што мне грозишь? Грозен рак, да где его очи?! – крикнул он во всю глотку.

Тут стремительно открылась дверь; выскочивший стражник, без всякого вступления, ударил мужика по шее, схватил за ворот и вытолкал за дверь.

Показался второй стражник. Мужики вышли. В коридоре подошли двое со двора, узнавшие от кучера подробности Хотимского погрома.

– Надо, братцы, с базара людей скликать! – решительно заявил оскорбленный крестьянин. – Так им это не проедет, нехай не думают, – уже кричал он, грозя кулаком.

Выйдя на крыльцо, откуда была видна вся базарная площадь, крестьяне зашумели. Перед крыльцом скопился народ. Все галдели, размахивали руками.

– А ты што ему не дав в зубы? – горячился приземистый хлебороб в серой свитке.

– Они ж оруженые! А я што? – развел руками пострадавший.

– Василевского надо погукать, он тут недалечко у сядельца! – предложил кто-то в толпе.

Лазарь Василевский, учитель из соседней деревни Семеновка, действительно был недалеко и, заслышав шум у постоялого двора, сам поспешил туда. К нему кинулись разом несколько человек. Они наперебой рассказывали, что стражники везут студента из Хотимска в тюрьму, бьют мужиков ни за что ни про что.

Василевский уже узнал у сидельца, что какого-то арестованного везли недавно урядник и двое стражников.

Теперь, услышав, что это студент из Хотимска, он соображал: неужели Семена Могилевцева? С ним он ранее не встречался и знал о нем со слов того же сидельца, который недавно переехал из Хотимска в Родню.

Урядник, увидев скопление народа у постоялого двора, заторопился.

Сани подъехали к крыльцу, стражники оттесняли народ.

Василевский поднялся на крыльцо, и тут открылась дверь: впереди выходил из нее студент, за ним урядник. Василевский пропустил студента, опустил правую руку в карман зимней куртки и загородил путь уряднику.

– Господин урядник, ни шагу!

Могилевцев исчез в толпе.

Стражники попробовали перехватить его, но крестьяне грозно подступили, схватили за уздечки лошадей.

– Попробуй только кинуться, тут вам и клямка будет! – кричали вокруг.

– Постой! Дай ты мне до него добраться, – протискивался узнавший стражника крестьянин в черной бараньей шапке. Стражника потащили с лошади.

На крыльцо вскочили с десяток крестьян. Толстенький, малого роста урядник побелел, как снег.

– Ишь, крыса, знать, опознала, чье сало украла, – саркастически рассмеялись мужики.

– Гадюка это! – с омерзением заметил рослый сосед. Урядник молча повернулся, быстро пробежал по коридору и юркнул в дверь.

Спустя некоторое время люди разошлись, смешались с народом на базарной площади. Побитые стражники отмывали кровь на лицах.

Кучер вошел в переднюю комнату погреться. Оправившись от испуга, урядник открыл дверь, огляделся.

– Куда ж теперь поедем, ваше благородие? – с широкой улыбкой спросил Василий Декабрун.

– Будет сказано, не твое дело! – с сердцем захлопнул дверь урядник.

Семен Могилевцев переночевал у Василевского и уехал в Москву.

В ближайшем номере «Могилевских Губ. Ведомостей», в отделе происшествий, извещалось, что 7-го января 1906 г. в с. Родня вооруженная толпа отняла у урядника и 2-х стражников главного руководителя Хотимского погрома.

На масляной неделе в село Родня со станции Рославль прибыл эскадрон уланов с тремя офицерами.

На площади дымили походные кухни; уланы поили лошадей у колодцев, чистили их, выводили на прогулку. В местности было объявлено военное положение.

Деревни и села, казалось, опустели; жители старались не показываться на улицах. Даже дети и те как-то притихли, а если иной малыш расшалится, мать цыкнет на него:

– Гляди, неслух, а то каратели почуют, придут!

Это слово стало пугалом для старых и малых.

Утром, в один из морозных февральских дней, в хате Василевских, как и по всей деревне Семеновка, топилась печь. Старая мать Лазаря – Авдотья Фоминична пекла пшеничные оладьи. Пышные, румяные, они так и сыпались со сковородок в решето, стоявшее на слонце у печки. Чепела, как челнок, сновала в руках бабушки. Сверху, с высокого надчелесника, свесилась русая головка шестилетнего внука Васи. Голубые глазки неотрывно следили за движениями чепелы, сковородками, оладьями, сыпавшимися в решето. Но бабушка тут же покрывала решето чистым полотенцем. Вася облизывался, вздыхал, старался как-нибудь дать понять бабушке, что ему невтерпеж ждать, когда все сядут за стол.

Бабушка была строгим воспитателем и особых поблажек внуку не давала. Васе не раз приходила на ум мысль слезть с печки, незаметно подобраться и ухватить оладью из решета, но тут же он оставлял эту мысль, почесывая поясницу. На слонце, рядом с решетом, лежал передник бабушки, и свешивались предательские матузы – завязки передника, сшитые в виде жгутов из сурового полотна, что были ничем не хуже двух хороших кнутов. Бабушка искусно действовала в необходимых случаях своими матузами, беря в руку передник. Достаточно было ей сказать: «Где мои матузы?» – как Вася без оглядки кидался наутек.