Сергей Максимов - Бунт Дениса Бушуева

Но Ольга уже не слушала ее. Она торопливо спустилась вниз, к хозяйке, и, найдя в телефонной книге номер телефона больницы имени Склифосовского – позвонила.

– Больница Склифосовского?

– Да… – вяло ответил женский голос.

– Я бы хотела узнать… не у вас ли находится человек, минут сорок назад разбившийся на машине на Можайском шоссе?

– Как фамилия?

– Не знаю.

– То есть как – не знаю? Вы кто?

– Я мать девочки… Ну, одним словом, девочки, из-за которой произошла катастрофа. Он…

– Одну минутку! – перебил ее женский голос. – Я сейчас узнаю.

Спустя некоторое время к телефону подошел дежурный врач. От него Ольга Николаевна узнала, что пострадавший действительно находится в больнице имени Склифосовского, что зовут его Денис Ананьевич Бушуев, тот самый Денис Бушуев, книгу которого принес ей Аркадий Иванович; что положение его, несмотря на то, что серьезных поранений и переломов нет, – очень тяжелое из-за сильного сотрясения мозга, и находится он в бессознательном состоянии.

– Я могу навестить его? – спросила Ольга.

– Нет, – кратко ответил врач. – Пока не вернется к нему сознание – никаких визитов. Звоните, справляйтесь. Когда можно будет – мы вам скажем.

– Благодарю вас.

Ольга повесила трубку и неторопливо, устало пошла наверх. Все это происшествие так перепугало и разволновало ее, что она никак не могла прийти в себя и собраться с мыслями. От сознания, что вот сейчас, в эту минуту у нее уже не было бы дочери – холодели виски и мелко, нервно дрожали кончики длинных пальцев. Она поймала себя даже на нехорошей мысли – на том, что в больницу она позвонила не потому, что уж очень боялась за судьбу человека, спасшего жизнь ее дочери, а потому, главным образом, чтобы удостовериться, что все это было, было. Что весь этот ужас, в самом деле, был и прошел, прошел…

Войдя в комнату, она обняла Танечку, крепко прижала ее к себе и тихо, беззвучно заплакала. Дочь – это все, что у нее осталось после того, когда дружная, крепкая семья была разбита, когда отца Танечки, а ее мужа – убили, когда жизнь потеряла всякий смысл, когда в течение долгого времени она ощущала лишь черную пустоту вокруг себя…

Вечером приехал Аркадий Иванович Хрусталев. Он справился у хозяйки об Ольге Николаевне – дома ли она – и, оставив внизу пальто и шляпу, уверенной и твердой походкой пошел наверх.

Аркадий Иванович был очень красив. Но не той приторно-сладкой красотой, которую так часто не любят женщины, а хорошей мужской красотой. Высокий, молодой – ему было тридцать лет – хорошо сложенный, черноволосый, с большим чистым лбом и серыми, упрямыми глазами, с мягкими манерами, он сразу приковывал к себе внимание, где бы ни появлялся. С ранних лет отчаянный спортсмен, он перепробовал все виды спорта, вплоть до бокса. От бокса осталась память: маленький шрам на круглом подбородке, чуть пониже левого уголка губ, всегда немного лиловатых – этот цвет губ слегка портил его. В студенческие годы он особенно увлекался легкой атлетикой, а четыре года назад увлекся теннисом, вышел на первое место и получил звание чемпиона Москвы. Кинооператор по профессии, он как-то умел сочетать дело с развлечениями: работа в киностудии не мешала спорту, спорт не мешал работе. Он считался отличным кино оператором; за съемку художественного фильма «Ночь над столицей» Аркадий Иванович был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Полгода назад он влюбился в Ольгу Николаевну. Встретились они нежданно-негаданно у общих знакомых – в семье старого художника Лившица. С этого дня Аркадий Иванович ни минуты не знал покоя – любовь оказалась страстной и беспощадной. Ольга же никак не могла разобраться в своих чувствах: иногда ей казалось, что она любит Хрусталева, иногда – и чаще – что вовсе не любит, а просто привыкла к нему.

– Аркадий, я завтра не могу ехать, – первое, что сообщила Ольга, когда Аркадий Иванович вошел в комнату.

– Почему? – удивился он, целуя Танечку и усаживая ее к себе на колени.

Ольга Николаевна рассказала о происшествии и добавила:

– Я должна знать, что с ним будет…

Аркадий Иванович согласился с нею. Отъезд решили отложить.

– Как странно, – сказал Аркадий Иванович, закуривая папиросу, – только вчера я принес вам его книгу. И этот наш неудачный поход на его пьесу. И вдруг – он в центре событий.

– Да… – вздохнула Ольга Николаевна, беря книгу Дениса Бушуева и внимательно рассматривая обложку и титульный лист. – Жаль, нет портрета… А знаете, я ведь эту книгу не хотела брать с собой, отложила, как говорится, на «потом». Теперь придется взять.

В широкие окна больницы беспощадно бил солнечный свет и, пронизывая стекла в переплетах рам, светлыми квадратами ложился на кафельный пол. Денис Бушуев лежал в отдельной палате, с окнами в сад, и солнце по утрам сюда не заглядывало; оно заглядывало лишь после полудня, и то ненадолго.

Возле постели Бушуева сидели Ананий Северьяныч и художник Лапшин – друг Дениса – маленький, худенький человек лет двадцати восьми, бледный и со значительной лысинкой на небольшой шишковатой голове. Коричневый костюм сидел на нем как-то неловко, обвисло. Лапшин беспрерывно, нервно поддергивал на коленях брюки и щурил на Дениса черные, подслеповатые глаза.

Ананий Северьяныч, только накануне приехавший из Отважного, легонько чесал спину и вздыхал. Одет он был чистенько: в новехонькую синюю рубашку-косоворотку и в блестящие хромовые сапоги. С тех пор, как Денис стал знаменитостью и деньги потекли в семью Бушуевых ручьем, Ананий Северьянович стал не только непомерно горд в обращении с односельчанами (оставаясь, однако, робок и несмел в присутствии горожан), но и проявил новую черту характера, которой никто в нем не подозревал, включая даже Ульяновну, – он стал ужасно франтить: частенько покупал новые вещи, а праздничную одежду стал даже носить по будням, и снимал ее лишь тогда, когда ехал зажигать или тушить бакена, – службу Ананий Северьяныч, несмотря на преклонный возраст и просьбы сына, не бросал.

Денис лежал на спине, вытянувшись во весь свой огромный рост. Левая нога его, рука, голова и лицо были забинтованы. Карие глаза смотрели на белую стену как-то равнодушно и тускло – он плохо видел. Это был первый день, когда ему разрешили свидания. Расспросив отца о матери и о сыне Алеше, Денис справился у Лапшина о московских делах и об общих знакомых. Лапшин подробно все рассказал и сообщил, что к трем часам придет группа писателей навестить его.

– Папаша…

– Чего тебе, Дениска? – встрепенулся старик.

– Папаша… напиши, пожалуйста, деду Северьяну, что… я был в прокуратуре и что верховный прокурор обещал пересмотреть его дело… Продиктуй письмо Мише или Насте, что ли…