Френсис Фицджеральд - Я за тебя умру (сборник)

В центре рассказа «Ну, и что вы сделаете?» молодой врач Билл Харди, «непочтительный», мягко говоря, и с ипохондриками, и с действительно больными. Этой тривиальной романтической истории придает странный, фантастический и чисто киношный характер сочетание медицины, бесшабашности и гангстерской виньетки в финале.

Фицджеральд послал рассказ Гарольду Оберу в августе 1933 года. «Сатердей ивнинг пост», первый публикатор рассказов Фицджеральда на протяжении многих лет, счел его «неудовлетворительным», а «Космополитен» – «легковесным». Редакторам обоих журналов характер мальчика, автора заглавной фразы и любимого персонажа самого Обера, показался неубедительным.

Летом 1936 года Обер предложил переделать рассказ и снова отправить издателям, но Фицджеральд ответил, что «почти не помнит сюжета», и вместо этого послал ему только что законченный «Спасибо за огонек». Сохранившийся машинописный экземпляр «Ну, и что вы сделаете?» принадлежит Попечителям наследственного имущества Фицджеральда.

Девушка слонялась под розовым небом в ожидании какого-нибудь события. Особенно мечтательной ее не назвать, но сегодня она пребывала в рассеянности: новыми были особенные сумерки – совсем новыми после лет, прожитых под дальним небом, странными – очертания деревьев, странными – маленькие насекомые, непривычные вечерние крики странных маленьких зверьков.

…Это лягушки, подумала она, – а, нет, это grillons… как они по-нашему?… это сверчки у пруда.

…Это ласточка или летучая мышь, думала она; потом опять о непохожих деревьях… и снова о любви и других таких практических вопросах. И снова – о непохожих деревьях и тенях, небе и звуках – таких как автомобильные гудки и собачий лай где-то у Филадельфийского шоссе…

Собака облаивала мужчину и, в конце концов, обнюхала; ничего враждебного или располагающего не учуяв, она отвернула нос и захотела поиграть. Мужчине предстояло встретиться с девушкой, но этого он еще не знал. Он продолжал стоять посреди грунтовой дороги и пытался сбить замок на модели 1927 года, вцепившийся в запасное колесо.

– Отойди, животное! – молвил он и, непроизвольно бурча, вернулся к замку, умному изделию из стали, туго поддававшейся его неубедительному зубилу.

Он не был вором, он был врач, и это была его машина, она пробегала уже немало месяцев, и «резина на ней», как выразился продавец, вытерпела больше ожидаемого. Свернув с шоссе на грунтовку, водитель обнаружил, что время все же взяло свое, и машина плохо слушается руля. Он это почувствовал, еще когда выехал из больницы.

«Старик мог сам бы съездить на своем седане, – ворчал он. – Обленился. В других профессиях его бы отправили на покой. А у нас с такими носятся».

Услышав это брюзжание, заинтересованный слушатель решил бы, что доктор Билл Харди принадлежит к новейшему, самому непочтительному поколению. Роста не то чтобы высокого и стандартной клепки, примерно как этот замок 1927 года, он был поглощен сейчас, одновременно с ремонтом, мыслями о том, что его начальник, именитый доктор К. Г. Л. Хайнс обременил его неприятнейшим заданием: посетить, утешить и обиходить хроническую ипохондричку определенного возраста – и как раз в такой вечер, когда у него намечалось собственное важное дело.

Он был хороший врач и не путал долг с удовольствиями, но в этом случае граница между ними пролегала особенно четко: в южном пригороде находилась дама, которую надо было посетить, утешить или, по крайней мере, тактично от нее отделаться – а здесь, в конце дорожки, в особняке, дама, которая, ни в чем не нуждаясь, думала, что нуждается, но дважды в месяц отсылала в закрома доктора К. Г. Л. Хайнса двадцать пять долларов за уверения, что у нее не останавливается сердце и нет ни проказы, ни того, что она именовала «бубонной болезнью». Обычно уверял доктор Хайнс. Но сегодня он только повернулся к телефону и вяло сообщил:

– Слушай, Билл, я сейчас одеваюсь на одно мероприятие, мы с женой предвкушали его сто лет. Поезжай, посмотри, чем там помочь этой чертовой… словом, миссис Брикстер.

Билл нацелил зубило и гонг – это странное орудие он нашел под сиденьем и называл про себя гонгом, потому что оно издавало звон, – и уныло ударил. К его удивлению, замок отскочил. Вдохновленный этим техническим или археологическим успехом, он через десять минут уже смог подъехать к дому пациентки. Билл заглушил мотор, вылез из машины и предстал перед девушкой.

Именно предстал: она наблюдала за его появлением удивленно и с легкой надеждой. Ей было восемнадцать лет, кожа такая, какую итальянские художники времен упадка писали у ангелов в углах картины, а в серых глазах светится желание всего, что только есть в этом мире.

– Здравствуйте… я доктор Харди, ассистент доктора Хайнса. Миссис Брикстер звонила…

– Да, здравствуйте. Я мисс Мэйсон, дочь миссис Брикстер.

Красные сумерки почти погасли, но она захватила последний их лоскуток.

– Мамы нет, но могу ли я чем-нибудь вам помочь?

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – поправил он.

Она слегка улыбнулась.

– Не уверена, что настолько хорошо вас знаю, чтобы решить это за вас.

– Я имею в виду сегодня – могу ли я помочь сегодня?

– Не могу сказать вам, доктор Хайнс…

– Нет. Я доктор Харди, ассистент доктора Хайнса.

– …извините, доктор Харди. Мы можем предложить чашку кофе на кухне и мелочь, какая найдется в доме.

Билл решил, что эта последняя фраза не укладывается в аристотелеву логику. Он подумал и начал сначала:

– Мисс Мэйсон, мне позвонили из этого дома, чтобы оказать помощь вашей маме. Если ее увезли…

– Ее увез папа.

– А… извините… что случилось?

– Она узнала, что чикагская оперная труппа дает «Луизу».

– А, понимаю, – согласился Билл. На самом деле понимал не очень, его отвлекало это лицо в густеющих сумерках. – То есть она не переносит «Луизу»… понимаю, моя тетя тоже не могла…

– Это становится все печальней и печальней, доктор Хайнс…

– Нет, Харди, ассистент доктора Хайнса.

– …извините, доктор Харди. Но когда в картине появляются тети, не очень понятно, о чем мы все-таки говорим. Мама уехала на «Луизу», а не от нее. Но она отправилась довольно внезапно, папа нес запонки в руке. Я только что приехала домой, несколько лет здесь не была, только что познакомилась с новым папой и пытаюсь привыкнуть. Если кто-то в доме болен, я не знаю – кто. Мама ничего мне не говорила.

– Так ваша мама не больна? Она не звонила доктору Хайнсу? Это все ошибка?

– Она не выглядела больной, когда отправлялась в оперу.

– Ну, тогда… тогда, может быть, на этом закончим. – Он посмотрел на мисс Мэйсон еще раз и решил не заканчивать. – Может быть, лучше проверим? Я вам дам телефон коммутатора, и они скажут, был ли там вызов. Мне даже кофе и мелочи не надо – я подожду в машине.