Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь [ЛП]

— Пошла вон, — не поворачиваясь к ней, говорю я.

— Но твой сеанс еще не окончен.

— Теперь, закончен. Пошла вон.

Идя в кухню, я жду, пока доктор Монро соберёт свои вещи.

Зловещие серые облака взирают на меня, отравляя меня своей чернотой. У меня такое ощущение, будто еще немного и я полечу к ним. Темнота сосредотачивается на мне, затягивает мою сломанную душу и измученный разум глубже в свой черный туман.

Я не чувствую ничего, кроме постоянного страдания и неумолимого отчаяния.

Меня мучают воспоминания, поглощающие мою душу каждую минуту каждого дня последних трех лет.

Серые облака засасывают меня внутрь, чернота в моей душе удерживает меня там и темнота поглощает меня.

Мой мир уже не исправить.

Я едва существую. Я уже никогда не буду снова живой.

Заперев дверь за доктором Монро, я снова включила сигнализацию, и вернулась на кухню. Запрыгнув на кухонную столешницу и устроившись поудобнее, я просто смотрю.

Небо пытается что-то сказать мне.

Злобные темные облака, нависающие над моим домом, дуэтом с моим страхом, кричат мне о том, что они никуда не денутся, никуда не уйдут, не забрав с собой мою разорванную душу.

Но пока, внутри моего убежища, я в безопасности — только я и мой личный кошмар.

Я наблюдаю за тем, как пасмурное небо, наконец, разрождается дождем, и серые тучи, словно слезы, роняют большие капли. Дождь не просто льет, он с ожесточением, словно покрывалом, укутывает всю землю. Он хочет, чтобы я знала, что мне никогда не будут покоя.

Я навечно заперта в мире стыда, унижения и горя. Вся вселенная говорит мне, что мне никогда не будет позволено излечиться.

Минуты, которые я провожу сидя на кухонной столешнице, соединяются в часы. Дождь льет не переставая. Серый цвет неба становится все темнее.

Казалось, впустую было потрачено несколько часов, прежде чем я встала и пошла в гостиную.

Что за идиотское название.

Гостиная.

Здесь никогда не будет гостей…

У меня никогда не будет своей собственной семьи. Меня жестоким образом лишили этой возможности. Я никогда не смогу испытать радости материнства, выносив дитя в собственном чреве.

Никогда не смогу я ощутить пинания моего малыша, когда он переворачивается и потягивается внутри меня.

Надежда подержать этого драгоценного, крошечного человечка в своих руках исчезла.

Растить мою плоть и кровь, воспитывая человека, не знающего ничего, кроме безусловной любви.

Все это было украдено у меня. Эгоистично растоптано, словно ничего не значащий муравей.

Означает ли это, что моя жизнь бесцельна?

Имею ли я хоть какое-то значение?

Было ли мне предназначено прожить сломанную жизнь? Изуродованную и разрушенную.

Быть ничем?

Безграничные возможности, данные мне при рождении, были беспощадно отобраны у меня в тот день, когда они убили мою волю к борьбе.

Я подхожу к телевизору и снимаю простыню, закрывающую телевизионную панель, успевая отвернуться до того, как мои глаза заметят отражение изуродованного лица.

Усевшись на диван, я беру в руки пульт. В голове сейчас бардак и мне необходимо отвлечься, пока я не сделаю того, о чем потом пожалею.

Или не пожалею.

Включив телевизор, я переключаю канал за каналом. Нет ничего интересного, ничего, что могло бы стереть ужас, заполняющий мой разум.

— Я никогда не забуду потрясающую историю освобождения трех храбрейших женщин. Четыре месяца назад, Эми, Лорен и Шеннон удалось спастись бегством после восьми лет нахождения в плену у насильника и педофила, ныне осужденного Кори Трейпси. Дамы, добро пожаловать к нам в студию и, от имени наших зрителей, позвольте сказать, что проявленная вами тремя сила вызывает восторг и восхищение.

Я смотрю, как ведущая шоу расспрашивает их вместе и по отдельности. Каждую из них похитили прямо рядом с их домами, и использовали для извращенного и ужасного удовлетворения их похитителя.

— Расскажите нам, как вы справились с жизнью после заточения в течении последних четырех месяцев? Наверно, это очень трудно, возвращаться к обычной жизни? — Спрашивает ведущая с преувеличенным сочувствием.

Сидящие вместе женщины крепко держатся за руки, их тела плотно прижаты друг к дружке. Они жили в Аду дни, месяцы, годы. Я вижу это по их глазам.

— Ну, мы все проходим интенсивную психотерапию с потрясающим человеком, доктором Домиником Шрайвером, и конечно, наши семьи и друзья оказывают нам неоценимую поддержку. Но для нас, самым главным является наша дружба, связывающая нас. Мы вместе видели вещи, которые никому не пожелаем увидеть, и вместе страдали, находясь в руках дьявола.

— Расскажите нам о докторе Шрайвере и о том, как он помог вам? — Задает вопрос ведущая.

— Помощь доктора Шрайвера — это единственное, благодаря чему мы в состоянии жить дальше и не двинуться рассудком.

Камера оператора снимает крупным планом мужчину, сидящего среди публики. У него широкие плечи пловца и очень темные, прямые, чистые волосы. Он просто улыбается и кивает, после чего камера опять возвращается к женщинам.

Они сидят на диване, рассказывают свою историю, но я больше не слушаю их.

Спустя почти три года наполненных ненавистью к себе и движимых страхом, я не могу даже увидеть свет.

Поделившись историей своих страданий и агоний, этим женщинам удалось обрести свою силу.

Выключив телевизор, я, как и всегда, занавесила экран тканью.

Возвратившись обратно на кухню, я залезаю на столешницу и, глядя в окно, замечаю мелкий моросящий дождик.

Взяв телефон, я набираю номер справочной службы, 411.

— Справочное бюро, — произносит скучающий голос.

— Телефон доктора Доминика Шрайвера, пожалуйста.

Записываю в блокнот номер, продиктованный оператором. Заполучить номер врача, оказывается гораздо проще, чем я думала.

Не отрываясь, смотрю на номер.

Тем трем женщинам он помог.

Сможет ли он помочь и мне? Неожиданно воодушевившись, я набираю номер.

— Офис доктора Шрайвера, — отвечает приятный женский голос.

— О, здравствуйте. Меня зовут Эйлин, я хотела бы увидеться с доктором Шрайвером, пожалуйста.

— Ближайшая свободная дата у доктора Шрайвера только через восемь недель. Вы знаете, где он ведет прием пациентов?

— Я не могу приехать в клинику. Ему самому придется приехать ко мне.

— Простите, мисс, но доктор Шрайвер не посещает пациентов на дому.

Мои ладошки начинают потеть, и я чувствую, как быстро бьется мое сердце.

— Ээ, я ээ, я действительно ээ…

Дрожь охватывает меня, и мои руки начинают трястись.

Я не могу сделать этого. Я не могу оставить свой бежевый дом. Что, если они ждут меня снаружи?

— Я эээ, — начинаю я, заикаясь. В ушах у меня гудит, перед глазами все расплывается, покрываясь густым, черным туманом. — Я не могу, — пытаюсь произнести я. Дыхание затрудняется, превращаясь в короткие, быстрые вдохи.