Эми Хармон - Закон Моисея [ЛП]

Еще один приступ смеха заставил меня отшатнуться, на дюйм приблизившись к двери, и крепче ухватиться за нож. Он угрожающе сделал шаг ко мне, но разговор был еще не закончен.

— Ты уж точно не от меня! Я был таким дураком. Это же так очевидно, что Дженни спала со всеми подряд. Я бы отдал ей все, чего бы она ни захотела. Это все в голове у меня не укладывалось. А ты понимаешь хоть что-нибудь? — Джейкоб Доусон в замешательстве перевел взгляд на меня, явно желая, чтобы я сказал то, чего он так и не постиг за двадцать пять лет. — Она была испорченной. Я думал, что смогу исправить ее, но она не могла избавиться от этого дерьма. Она не могла удержаться. Так же, как Молли Тэггард и Сильви Кендрик. Она напомнили мне ее. Симпатичные девушки, но такие испорченные. Они причиняют боль своей семье. Я оказал им услугу. Они шли по тому же пути, что и Дженни: принимали наркотики, сбегали из дома, эгоистичные сучки. Я оказал им услугу. Спас их от самих себя, а их семьи избавил от еще большей боли.

— Сколько еще их было? Скольких еще девушек вы спасли? — спросил я, пытаясь скрыть сарказм, пронизывающий мой голос. — И что насчет Джорджии? Это ведь были вы? Бросились в бегство. Вы пытались забрать Джорджию. Она совсем не подходит под это описание, шериф. Так же, как и Лиза Кендрик.

— В мои планы не входило хватать Джорджию. Она стояла ко мне спиной, и я принял ее за кое-кого другого. Но когда ты появился и освободил ее, то, по правде говоря, оказал мне большую услугу. Я бы возненавидел себя за то, что навредил Джорджии. И с Лизой тоже все будет в порядке. Она ничего не вспомнит. Я накачал ее такой дозой наркоты, что ей повезет, если она вспомнит хотя бы собственное имя.

Я ничего ему не ответил. Он был худым и жилистым, не слишком высоким и намного уступал мне в размере. Я возвышался над ним и превосходил его в весе, вероятно, килограмм на двадцать пять. Но у него был пистолет. И шериф был абсолютно не в себе.

Горечь, вина, извращенная логика и годы попыток держать свои грехи под замком, прятать свое истинное лицо от людей, которые любили его и доверяли ему, медленно поглотили его человечность, разум и тот свет, что отделял от тьмы, которая уже ждала его. И вот он стоял в кухне моей прабабушки на том самом месте, где она покинула этот мир, и показал мне, кто он есть на самом деле. Должно быть, хотел облегчить свои страдания. Но он сделал это не ради оправдания, не ради того, чтобы позлорадствовать или объясниться. Он сделал это, потому что собирался убить меня, если черные пятна, которое я заметил краем глаза, можно было посчитать как предзнаменование. И они были там, ждали, чтобы утащить его за собой.

— Я полагал, что ты просто издевался надо мной все это время. Ты нарисовал лицо Молли Тэггард в тоннеле, и я понял, что ты каким-то образом узнал. Я понял, что ты, должно быть, видел меня на родео в ту ночь. Но ты никогда ничего не говорил и вел себя так, словно ничего не знал. Но потом я увидел стены. После смерти Кейтлин, — его взгляд мелькнул в сторону гостиной, в сторону той стены, которую ни один из нас не мог видеть с того места, где мы стояли. — Все те рисунки на стенах. Девушек. Ты нарисовал девушек! И по-прежнему ничего не говорил. Я не понимал, чего ты хочешь. Я пытался остановиться. Я хотел, чтобы люди думали, что это был ты. Но потом я увидел ее. Четвертого числа я увидел ее. В этот же день умерла Дженни, а она выглядела как Дженни. Она улыбнулась мне, как обычно улыбалась Дженни. И она была пьяна. Пьяна в стельку. В ту ночь я проследил за ней до ее дома и похитил.

Я не знал, о ком конкретно он говорил, но подозревал, что о той самой девушке, которая с июля считалась пропавшей без вести, фото которой Тэг увидел на флаере, висящем в баре в Нефи.

— А затем прошлой ночью я приехал со своим племянником на старую мельницу, он занес туда какие-то вещи, а я ждал его в фургоне и вдруг увидел, как оттуда крадучись выскальзывает Джорджия Шепард и убегает так, словно ее что-то до смерти напугало. Мы с Терренсом подъехали к ее дому, и я увидел, как вы с ней в обнимку направляетесь к тебе. Она все знает? Ты рассказал ей обо мне?

Я ждал, не понимая, чего он хочет, неуверенный, какое это имеет значение. Но у меня не было настроения вести интимные разговоры.

— И почему девушки всегда хотят быть с какими-то отбросами? Дженнифер выбирала таких. Теперь Джорджия. Я не понимаю этого.

Я снова молча ждал. Насмешка от человека, который убил несчетное количество женщин, и при этом называл меня отбросом, никак не подействовала на меня.

— Я хотел посмотреть, что замыслила Джорджия. Что вы оба замыслили. Поэтому я вернулся к мельнице после того, как Терренс высадил меня. Я не был в ней с тех пор, как она закрылась тридцать лет назад. Не было на это причин. Представь мое удивление, когда я увидел твои рисунки на стене. Молли, Сильви, Дженни и другие, еще много-много других девушек. Не знаю, как ты обо всем догадался или чего ты хочешь, но ты вернулся в Леван, в то время как я сказал тебе держаться отсюда подальше. Я предоставил тебе отличную возможность просто уехать отсюда. А ты вернулся и снова начал рисовать.

На последних словах его голос повысился от нарастающего отчаяния, словно он, и правда, считал, что я играл с ним все это время. Игра в кошки-мышки, которая, в конце концов, сломила его. Он думал, что я вернулся в Леван из-за него, и предполагал, что рисунки в мельнице были свежими, считая их новой попыткой разоблачить его. И от этой мысли он окончательно съехал с катушек.

Мне не было страшно. И это казалось очень странным. Мое сердце колотилось так, что стало трудно дышать, но то была реакция моего тела. Что же касалось разума, той части меня, что видела того, что не видели другие, то я был в порядке. Я был спокоен. Люди боялись неизвестности, но для меня это неизвестным не являлось. Смерть не пугала меня. Меня пугала мысль оставить Джорджию на милость Джейкоба Доусона. Если он считал, что она обо всем знала, то он бы ее убил.

Я мог умереть, но Джейкоб Доусон должен был умереть вместе со мной. Я не мог позволить ему жить. Даже если Илай увидел бы, как я убиваю его.

А Илай бы увидел.

Он стоял слева от меня всего лишь на расстоянии вытянутой руки, одетый в свою пижаму в виде костюма Бэтмена, дополненного капюшоном и накидкой, и слегка мне улыбался. Его печальная улыбка заставила меня задуматься, как много от ребенка в нем осталось. У него больше не было тела, тела, которое могло бы вырасти, тела, которое бы свидетельствовало о прожитых годах и накопленном опыте. Но он не был четырехлетним маленьким мальчиком, который ждал, что кто-нибудь объяснить ему происходящее. Он все знал и пытался рассказать мне.

Все это время он держался рядом, чтобы забрать меня домой.