Ульяна Гринь - Серая мышь на тропе войны

В коридоре послышалось громкое и тягучее: — Люди-и-и, кто дома?

Стук-перестук по полу, и в кухню ворвалось нечто цветное, пахнущее острыми духами, веселое:

— Катерина, чего там у маман, гости, что ли? Есть что поесть, и я убегаю, меня Артур ждет!

Девушка моего возраста, ослепительно красивая, вроде тех, которые показывали одежду в журналах мод, крутанулась на высоченных каблуках и заметила меня:

— Здрасьте! Катерина, твоя родня из деревни приехала?

— Сядь, Лерочка, покушай, зайка! — и Катерина поставила на стол, где раньше сидела тетка, тарелку супа. — Сегодня твой любимый, рисовый с фрикадельками!

Лерочка села и принялась есть, то и дело поглядывая на меня блестящими темными глазками. У нее были длинные загнутые ресницы, отчего-то синие, и черные цвета воронова крыла волосы кудрями, заколотые на затылке в сложную и очень красивую прическу. Насытившись, видно, любопытно спросила:

— Так ты кто?

— Васса я, — сказала с запинкой, не сразу поняв, что обратились ко мне.

— Твоя родня, Лера, — с упором на первое слово значительно ответила Катерина.

— Аделаиды Марковны племянница. Из Сибири откуда-то.

— Красноярский край… — пробормотала я, уткнувшись в чашку. Лера хмыкнула:

— Вот дела! Не знала, что у нас есть родня в тундре! Ну и как тебе тут, в Питере?

— Красиво, — вежливо ответила, опасаясь смотреть на двоюродную сестру. Господь всемогущий, она такая… городская… ухоженная, прямо кукла из витрины магазина! Как бы мне хотелось хоть немножко походить на нее… Лера, видать, в отца пошла внешностью, потому что не было у нее мамкиных глаз. Ну, не всем в мире урождаться в родню. За тем Господь и создал людей разными.

— Поступать приехала? — спросила Лера между двумя ложками супа.

Я головой помотала. Какое там поступать, я в школу-то ходила только до четырнадцати годков, потом учительница наша уехала в Красноярск, не выдержала, как бабы говорили, не сдюжила. Хотя и просили ее остаться, помогать с хозяйством хотели…

— Ладно, чмоки-чмоки, я побежала! — Лера отодвинула пустую тарелку и вытащила из большой сумки маленькую сумочку, точно кошелек, а из нее — тюбик помады. Да не простой, а жидкой, будто краски кто налил. Я смотрела во все глаза

— никогда не видала такого! Даже у учительницы такой не было. Лера намазала губы толстым слоем, глянула на себя в зеркало кухонной машины с ручкой и встала:

— Скажешь маман, что я поздно приду, ладно, Катерина?

— Иди, иди, золотце, скажу! Осторожнее там только! — напутствовала ее женщина. Прямо как мамка меня, когда я одна в тайгу уходила на охоту или за ягодами. Только тут не медведя опасаться надо, видать, машин да трамваев…

Лера процокала каблучками мимо меня, не попрощавшись, только запах духов и остался после нее на кухне. Катерина быстро прибрала со стола, смела крошки в мусорное ведро и встала передо мной:

— Что кофе не пьешь? Только продукт перевела на тебя! Ладно, пошли устраиваться, раз остаешься.

Длинный коридор освещали красивые лампы, спрятанные в налепленных там и сям колоннах. И ведь светло-то как! У нас свет давали раз в день на пару часов — чтобы постирать в машине, радио послушать, у кого оно было. У нас не было. Тятя не любил, говорил — все беды от мира.

— Тут моя комната, там, — Катерина показала на двери дальше по коридору, — спальня Аделаиды Марковны и Константина Алексеевича, Леры, кабинет и ванная. А вот здесь ты пока будешь жить.

Она отворила дверку в углу и вошла в комнату. Окно была завешено темной шторкой, которую Катерина отдернула, и комната наполнилась полуденным солнцем. Ох ты, как уютно! Кровать широкая, правда, на ней стопками лежат вещи, а поперек комнаты стоит доска на ножках, а на ней — маленький пластмассовый утюг. Как же гладить таким? Прижмешь штанину иль юбку, а он и развалится в руке! Вот у них дома утюг был так утюг! И отпарить можно было, и сам своим весом разглаживал…

— Ставь сюда свои чемоданы, девочка. Я приберу с кровати, погоди.

Она принялась складывать вещи с кровати на доску, бормоча:

— Потом надо будет по шкафам, не спутать бы… А тут… Как теперь гладить? Куда доску поставить, ума не приложу…

— Да вы не беспокойтесь, мне много места не надо, — робко сказала я, пытаясь уместить чемоданчик между спинкой кровати и большим шифоньером. — А доску можно подвинуть вот так.

Подтолкнула тяжелую штуковину ближе к стене и осмотрелась. Образовался проход, где к шкафу можно было протиснуться худому человеку. Катерина явно бы не смогла, а мне это удалось без труда. Осмотрев комнату, женщина махнула рукой:

— Ладно, посмотрим, как дальше будем. У тебя белье-то есть? Полотенца там, простыни?

Я покачала головой, краснея. Вещи из родного дома решила не брать — все они были старыми и протертыми. Взяла только рушник, который мамка вышивала на свою свадьбу, и тот, что я сама вышила для моей. В них завернула библию и книги. Думала, куплю.

— У меня есть деньги, я могу…

— Ой, ладно. Подожди, сейчас принесу. Ты, наверное, хочешь вымыться с дороги?

Карие глазки Катерины пытливо взглянули в мои глаза. Я неуверенно кивнула, хотя мылась два дня назад. Специально баню растопила для такого дела, не в субботу, а посреди недели. Но Катерина явно ждала положительного ответа, вот его я ей и дала.

— Ну тогда бери шампунь, гель-душ и пошли, покажу ванную.

— Нет у меня… — прошептала едва слышно. Откуда шампуням взяться-то, если магазин закрыли лет пять назад? Да и раньше туда только хозяйственное мыло завозили… Мамка, как и все бабы в деревне, варила щелок и сушила его на солнце кирпичиками. А для косы корень мыльнянки копала да кипятила. С ромашкой мешала еще, говорила, это для светленьких, как я. Себе шалфей собирала…

Катерина со вздохом закатила глаза, снова махнула рукой:

— Ну прямо сирота казанская! Пошли уж. Выдам тебе и шампунь.

Она привела меня в чистую светлую комнату, так не похожую на нашу баньку, отдернула пластиковую занавеску, и я увидела ванну. Ой-ой! Какая красивая, какая гладкая и блестящая! Ни за что в нее не полезу! Еще испачкаю, что мне скажет тетя?

— Горячая вода, холодная вода, — показала Катерина на краны, потом на полочку над ванной: — Шампунь, гель-душ, полотенца в шкафчике. Вещи для стирки сложишь в корзину. Поняла?

Я смотрела, понимая, что ничего не понимаю, но на всякий случай кивнула. Разберусь. Мамка говорила, что молодым проще приспособиться, у них голова, как губка — все впитывает, а вот старым уже труднее, они привыкли. Я еще молодая, научусь.

— Долго не мойся, воду не трать, не в деревне! — напутствовала меня Катерина перед тем, как выйти, а я только головой покачала. В деревне воду носить надо из колодца, не наносишься, чай.

С кранами я разобралась быстро. Сначала вертела, а они вертеться не хотели. Случайно толкнула вверх, и струя теплой воды ринулась в ванну, шипя, как призрачный полоз, потревоженный в кустах. Торопясь, я вылезла из одежды, осторожно ступила ногой на гладкую скользкую поверхность, ощутила жар воды. Господи, как же помыться? Во что воду набрать? Ни тазика, ни ведерка… Разве что согнуться в три погибели.